Сын заката - [17]

– Провидение вне власти мирской, – гость утратил интерес к видам за окнами и уделил внимание патору. Повернулся к нему всем корпусом, чуть поклонился, выказывая уважение сану. – Теперь я вижу: вы с редкостным усердием желаете вернуть в закрытую библиотеку труды того старика… и это оправданно.

– Именно. Едва ересь покинет столицу по воле вашей и во благо Башни, мы примемся неустанно возносить молитвы, и с божьей помощью дела юга переменятся. Внутренних врагов короны постигнет возмездие, внешние утратят воинственность. Вы сможете отвести войска к северу, что теперь весьма выгодно. Вы проявите политическую мудрость и покажете себя сильным стратегом.

– Стратегом? Того и гляди, Бертрана начнут именовать уже не белой, а блаженной вороной, – усмехнулся гость, намекая на вольное толкование своего имени. – Как можно оголять крепости, если на южном склоне гор скопилось до двадцати тысяч сабель, и это только надежно известные нам силы?

– Их уравновесят силы иного порядка.

Патор откинул сложенные конвертом края свертка и показал собеседнику содержимое: невзрачную темную ткань без узора. Породистое смуглое лицо гостя приметно побледнело. Хищный прищур, взблескивающий искрами интереса, угас под расслабленно прикрытыми веками.

– Воистину Башня применяет сильные средства, – шепотом выдохнул гость. – Цена мира мне представлялась менее… убийственной. Но, пожалуй, поздно менять решенное, да и не привык я перечить себе. Это порой накладно, но… но пусть так. Вы получите то, что стало предметом обсуждения. Одна поправка: посылку доставят после вмешательства провидения. Не теперь, но именно и только – после. Пусть оно укажет, что есть истина.

Гость кивнул, одновременно испрашивая благословения и отмечая окончание разговора, а с ним и свое намерение покинуть обитель. Не дожидаясь завершения ответного одаривания благодатью и прощания, он удалился. Миновав все двести пятьдесят ступеней спуска, гость не выказал одышки, хотя сопровождающие сэрвэды отставали и опасливо вжимали головы в плечи. Слишком внятно читался в этой молчаливой спешке гнев.

У дверей гостя ждала карета. Два слуги, не поднимаясь с колен и не шевелясь даже, держали рапиру и шляпу: оружие недопустимо в стенах оплота веры, как и любые помыслы о причинении смерти, таков канон духовной жизни…

Мужчина резким жестом отстранил слуг и нырнул в полумрак кареты. На дверцах не имелось герба, экипаж был добротным, но неброским, как и одеяние гостя. Всю маскировку разрушало сопровождение – полусотня охраны, сплошная знать. Отдельного упоминания стоил и дон Эппе, именумый в глаза королевским псом, словно таков его титул. Известный всем в столице лицом и кошмарным своим норовом.

Дверца хлопнула, карета тронулась, паломник с чувством выругался, не заботясь о святости места и греховности своих помыслов и слов. Тот, кто терпеливо дождался паломника в его карете, сочувственно усмехнулся, не проронив ни звука. Подал мешочек, сберегающий золотую шейную цепь с фамильным медальоном и несколько перстней.

– Если бы ты спорил на деньги, мог разорить даже меня, – признал паломник. Отдышался, нанизывая перстни и постепенно укрощая гнев, сделавший его голос хрипловатым, а шею бурой от прилива крови. – Он посмел ставить условия. Нет: диктовать их!

– Приятно наблюдать развитие твоей выдержки, почти достигшее взрослости годовалого котенка, – похвалил молчавший до того момента спутник. – Я помню времена, когда ты сказал бы: «Ставить условия Нам», вскипел от своих же слов, вернулся в обитель и ввязался в склоку. Или наворотил еще невесть каких глупостей.

– Не все потеряно, черт побери, – смущенно буркнул паломник, покосившись на того, кто смел звать его на «ты» и насмехаться. – До вечера разойдусь и наворочу. Твоя очередь ставить условия… Нам, нашему несравненному и лучезарному высочеству.

– Величеству. Вы правите единой Эндэрой, земли востока лишь часть её и к тому же ваш брат…

– Не зли меня. В любом случае я соправитель и желал бы…

– Даже короли не умеют воскресать из мертвых, что бы по этому поводу ни говорил патор. Корона Эндэры – теперь лишь вопрос формальностей и ритуалов. Твоя жена изощренно умна и вовсе не склонна отрицать равенство прав соправления, что бы ни твердили надменные западные доны. Так что я дважды прав – величеству, по крови и по благословению Башни. Изабелла великолепна, так ловко сделать неоспоримым свое мудрое решение о браке, безнаказанно насолить тетушке и наконец-то объединить земли, не орошая их кровью…

– Хватит нудно бормотать то, что знает всякий при дворе. Я уже успокоился. В чем твой интерес, о старый друг, помнящий меня младенцем?

– Не надо так явно намекать на возраст. Хотя да, он дает мне право на фамильярность. В остальном же ничего мне не надобно. Я скучаю и сам не знаю, зачем вдруг захотел пообщаться.

– Ходят слухи, ты пел ночами для моей матушки, еще когда был молод отец. Может, совесть проснулась или хуже того, родственные чувства?

– Фу, старая сплетня. Ваша матушка была набожна и верна мужу, а ваш отец… я умолчу. Увы, ваше яростное величество, шутка не смешна.

– Разве я смеюсь? Назови цену. Такие, как ты, только в первом круге служат под властью данного сгоряча слова. Ты не мальчишка и разбираешься в ставках больших игр. Явился, испоганил мне траур по брату, лишил меня законного права на выгодную войну с югом, поссорил с Башней. Я чувствую себя глупее глупого. Я, черт подери…