Сын ведьмы - [5]

– Нам говорили, что ты, Добрыня, задумал погубить Новгород. Беду нам несешь.

– Когда это Новгороду от меня худо было? – только и ответил посадник. А сам прочь пошел.

Люди провожали его взглядами, и лица их становились озадаченными, а потом, подумав немного, смотрели уже иначе. И впрямь, разве худо им было при Добрыне? Вон как он город поднял! Несколько лет назад привез им малолетнего сына князя Святослава в правители, но пока тот в возраст не вошел, сам тут всем распоряжался. Да и как распоряжался! Вече всегда уважительно слушал, с людьми нарочитыми не ругался, много свобод граду дал, охранял от набегов окрестных племен да от находников варягов северных. Мир и лад при нем были, люди торговали, работали, богатели. И уже другая мысль пошла по рядам: чего это они Соловейка и Угоняя послушали? Да и где сейчас те Угоняй и Соловейка со своими волхвами?

Люди на Торговой стороне только сейчас заметили, что в этой части града не видно ни стражей, ни нарочитых людей новгородских. И опять вопросы: когда нас покинули все, что никто и не заметил? Спали все, что ли?

Добрыня на людской гомон мало обращал внимания. Пошел мимо бревенчатых изгородей, миновал торжище широкое. Все ему тут было знакомо, каждая лавка, каждый тын у мастерских, кажется даже, что каждая плаха на мостовых была хожена-перехожена. Новгород раскинулся на влажных болотистых землях вдоль Волхова, без мостовых тут было не обойтись, и их стелили-перестилали, почитай, через каждые два-три года. Да и дома ладили-правили нередко – торговым людям града было выгодно показывать свое богатство-благосостояние, а новгородские плотники слыли великими умельцами по всей Руси. Да и сам Новгород считался одним из наиболее значительных градов на пути из варяг в греки16. Так что толковыми и богатыми слыли новгородцы. И чтобы их так ловко обвели вокруг пальца?..

– Не иначе как заморочили их, – произнес подошедший к посаднику Путята.

– Догадался наконец, – проворчал Добрыня. – А то все про исполох твердил, как баба какая глупая из чащи лесной. Причем и ты под мороком был, клянусь в том крестом, в который верю! А чтобы христианина чарами заморочить… Тут чародейство не абы какое нужно.

И нахмурился Добрыня, догадываясь, кто обладает столь мощной чародейской силой, чтобы на целый город морок наслать. Вон и сейчас он чует…

Пока же посадник повелел священникам кропить все святой водой, псалмы петь, а потом начать разъяснять новгородцам про новую веру. О том, что зла от нее местным не будет, что останется Новгород вольным и великим, только связи с миром расширятся да торг станет более выгодным и разнообразным. Местные это слушали недоверчиво, потом спрашивать начали:

– А как же боги наши прежние, заступники извечные? Их-то куда?

– А что вам до них, если и им до вас никакого дела?

– А новому Богу есть до нас дело?

– Есть, – отвечали им. – Ибо сказал Он, что всякий, кто в Него уверует, спасен будет.

Добрыня в этих разговорах особо не участвовал. Его сейчас интересовало, как с мятежной Детинецкой стороной совладать. Вот и отправился на набережную Волхова, туда, где некогда большой мост перекрывал реку, соединяя обе части Новгорода – Детинецкую и Торговую. Сейчас же от моста только сваи из речного потока выступали. А вот на другом берегу наблюдалось оживление, там никто не дремал. И, заметив Добрыню, сразу зашумели.

Его распознали, даже несмотря на то, что посадник был в воинском облачении – кольчужная сетка до самых губ подбородок скрывала, наносник с обода шлема лицо почти надвое делил. Но накидку его алую тут все хорошо знали, как и горделивую стать посадника. Стали тыкать пальцами:

– Вон он, явился губитель наших богов!

И рев начался, вой, рык лютый. Люди на Детинецкой стороне стояли стеной, потрясая кулаками. Ну и хоть бы ругались как положено, а то словно дикие звери выли. Добрыня видел на лицах своих дружинников озадаченность, молодой Воробей даже закрестился истово. И этот жест еще пуще обозлил людей на Детинецком берегу. Начали камни кидать через Волхов, тесаками потрясали, дубинами. И, опять же, ревели, рычали по-звериному.

Добрыня только наблюдал. Гулкий шепот-призыв в голове еще слышал, но не обращал внимания, настолько решительно настроен был. А вот на беснующихся на том берегу шепоток явно действовал, бесились от него, были словно в раже некоем, в ярости лютой. Добрыня заметил, как знакомый ему тысяцкий Угоняй повелел метнуть на Торговую набережную булыжник из орудия. Причем указывал прямо на посадника в его алом плаще.

Добрыня на всякий случай сделал пару шагов в сторону и следил, как огромный валун тяжело перелетел реку и плюхнулся у самого берега, обдав илистой грязью место, где он только что стоял. Да, научен кое-чему Угоняй, это вам не какой-то Соловейка из волхвов. Соловейку Добрыня тоже приметил и впервые ощутил настоящее волнение. Сейчас этот волхв был не просто подвизавшийся при капищах жрец, то и дело пьяненький, – теперь в нем ощущалась сила. И когда он начал что-то выкрикивать, вскинув руки с зажатым посохом, Добрыня почувствовал, как на него как будто ветром холодным повеяло, да так, что под его напором ему пришлось попятиться. Ого, вот, значит, как! Наделили немалой силой чародейства назвавшегося Богаммилом Соловейку!