Сын ведьмы - [23]

Уха и впрямь получилась отменная. Ели втроем из котла – ложки, что у путников, что у лесной хозяйки, имелись при себе. Без ложки у пояса славяне не обходятся, как и без ножа. Вот и хлебали сперва молча, а потом стали наперебой расхваливать собственное угощение. Сава, изголодавшийся за прошлые дни, больше других налегал, ел, даже когда Добрыня и Забава уже откинулись назад с сытыми улыбками.

А через миг Добрыня засобирался, заметив, что им с Нежданом пора в путь. Не укажет ли им гостеприимная Забава дорогу к ближайшему селищу? Он ведь боян, его не только лес кормит, но и людское внимание. Для этого и шел в вятичские чащи.

Когда Забава огорченно притихла, не ответив на просьбу, Добрыня постарался скрыть улыбку. На это он и рассчитывал: такая болтушка-веселушка столько времени одна в лесу пробыла, что ей отпустить гостей ой как неохота будет. В итоге она и впрямь сказала, что в путь им пока не следует идти, – лесные чащи вятичей не большак47, по которому удобно передвигаться: путники снова могут заплутать. Но если погостят при ней денек-другой, то как раз молодой месяц выйдет – именно то время, когда за ней должны прийти от Домжара. Ведь время ее жертвенного пребывания в невестах лешака уже на исходе. Ну а с ней и их проводят к большому капищу Сварога, где отец ее требы возносит. И много людей там обычно собирается, будет гусляру перед кем показать свое умение.

Добрыня сделал вид, что задумался, а потом согласно кивнул. Быть посему! И им любо подле такой кралечки провести время да потешить ее песнями и рассказами. Так он сказал, а в душе готов был едва ли не расцеловать доверчивую девушку, понимая, что если ему нужно Малфриду разыскать в этом диком краю, то выйти на Домжара будет для него удачей.

И заиграл для довольной Забавы на гуслях, запел. Сильный и звонкий был голос у Добрыни, столь отличный от его говора – низкого и даже чуть хриплого. А пел он и о стругах, разрезающих грудью речную волну, и о рассвете, который встречает поутру тот, кто всегда в пути; пел о дивах, что ждут путника, и про встречи с новыми людьми, у которых своя, не похожая на других судьба. И каждый новый человек принесет свежую весть, и будут знать люди о других краях, о том, что делается в подлунном мире, широком и вольном, как само небо над головой.

Ох, как же пришлась эта песня по сердцу лесной девушке Забаве! Она слушала, и грудь ее вздымалась, щеки разрумянились, голубые, как незабудки, глаза влажно блестели.

– И отчего я не родилась парнем! – всплеснула она руками, едва певец умолк. – Позволь мне Род добрый явиться на свет юношей, куда бы только ни полетела, чтобы мир познать! А так…

– Так ты сделаешь счастье какого-нибудь хорошего мужа и тем будешь сама счастлива.

– И проведу всю жизнь за тыном своего жилища, – поникла Забава.

– Но ведь и за тын жилищ приходят люди извне, вот они и будут тешить тебя рассказами, прибаутками.

– Вот-вот, только это мне и остается… Слушать россказни других.

Сава все это время молчал. Но тут и он не стерпел, произнес вдохновенно, что и его понесла судьба в дальние пределы, и познал он многое, о чем ранее и не думал. А главное, что он познал…

Добрыня едва успел его перебить, опасаясь, что о Боге с язычницей лесной заговорит:

– А познал ты, Неждан, каков из себя пресветлый князь, какого все называют Красно Солнышко.

И посмотрел на умолкшего парня так свирепо, что тот побледнел и отвернулся, скрывая досаду.

– И каков же ваш Владимир Красно Солнышко? – спросила Забава с легкой ехидцей. Вряд ли ей в землях вятичей рассказывали что-то хорошее о князе-завоевателе.

Добрыня вновь провел по струнам – заиграли они величаво и плавно, словно река текла, словно облако высокое по небу плыло. А посадник под переливы струн поведал ей о Владимире, которого любит народ на Руси, ибо чувствует себя при таком правителе защищенным и необделенным. И приглашает Владимир Красно Солнышко к себе в Киев всякого толкового человека, устраивает пиры на весь мир, когда столы с яствами стоят от княжьего терема до последнего проулка. И каждый может пойти к крылечку Владимира Красно Солнышко – кто со своими жалобами, кто на службу просится, кто просто вести приносит. Обо всем знает пресветлый князь, и для всякого у него находится доброе слово. Но более всего ценит Владимир свою дружину воинскую, с которой одержал столько побед. Ни в чем князь своим витязям не отказывает. Потому однажды, когда возроптали богатыри, что, мол, князья да бояре едят серебряными ложками, а они, защитники Руси, черпают простыми деревянными, Владимир тут же повелел принести из казны его серебро – гривны, монеты-дирхемы, подсвечники византийской работы. И приказал князь мастерам своим перелить серебро на ложки для дружины его. Чтобы у каждого витязя была своя ложка из чистого серебра! Однако нашлись и такие, кто заметил Владимиру, что подобной щедростью он опустошит казну. На что молодой князь ответил: «Серебром и златом не найду себе дружины, а с дружиной верной добуду себе и серебра, и злата, как добыли дед и отец мой».

Струны почти гремели на последних словах, голос бояна сделался сильным и велеречивым. А потом Добрыня резко положил руки на струны, и умолкли они вмиг. И стало слышно, как щебечут птицы в лесу и шелестит листва под легким ветерком.