Сын Валленрода - [96]

Текст зашифрованной телеграммы гласил:

Руслану. Подтверждаю прием вашего донесения Альтенберга Станислава первым самолетом отправить в Москву. Профессор.

X

Люк открыли, когда самолет сделал третий круг. Воздушный поток резко ударил прямо в лицо, от шума двигателя заложило уши, выпускающий дал команду, но Станислав не разобрал и, оттолкнувшись изо всех сил ногами, отделился от самолета. Ураганный ветер подхватил его и понес как соломинку. Какое-то время Станислав летел, будто им выстрелили из рогатки, после чего начал стремительно падать вниз. Секунда, две, еще чуть ниже — рывок! Станислав дернул кольцо парашюта. Его рвануло раз, еще раз, шелковые стропы натянулись как струны, начался спуск. Его относило чуть в сторону, к темнеющим внизу верхушкам деревьев.

Манипулируя стропами, он выправил направление полета и вскоре коснулся земли. В момент приземления почувствовал острую боль в лодыжке. Неудачное приземление. Нет-нет, он вовсе не суеверен. Просто теперь будет труднее передвигаться. А сейчас, как никогда, он должен быть в отличной форме. Какая дьявольская боль!

Раскрытый купол парашюта осел, сморщился, словно огромный проколотый воздушный шар. Погасив парашют, Станислав расстегнул на груди «карабин» и свернул шелестящий шелк. В каких-нибудь ста пятидесяти метрах от него, на противоположном конце поляны, спустился второй парашют. Прихрамывая, Станислав направился к нему.

Была мглистая октябрьская ночь. Где-то за лесом слышался тяжелый рокот удаляющегося бомбардировщика. Лесную тишину нарушал только шелест мокрой травы под ногами. Станислав доковылял до кустов, на которых распластался второй парашют. Под ним лежал контейнер. Он отстегнул его от парашюта, взял прикрепленную к контейнеру саперную лопату и тотчас принялся нарезать дерн, время от времени вслушиваясь в тишину. Полный порядок: ничто не нарушало молчания леса, никаких подозрительных шумов. Станислав уложил в вырытое углубление оба парашюта, снял комбинезон, засунул его туда же и прикрыл все дерном. Затем натянул на голову помятую шляпу, одернул полы теплой куртки и завязал узлом шарф на шее. Теперь он самый настоящий штатский. Осталось спрятать контейнер. Станислав подыскал место в кустарнике, затащил контейнер в самую чащу и сверху прикрыл мокрыми листьями. Теперь скорее к ближайшей станции. Запомнив несколько ориентиров, чтобы потом без труда отыскать место, где оставлен контейнер, Станислав заковылял через лес.

Не успел он выйти на дорогу, как сразу же наткнулся на какого-то субъекта. Чертовщина какая-то, как это могло случиться? Ведь он все время был начеку, чтобы ни на кого не нарваться, хотя бы в первые полчаса после приземления. И вдруг такая неожиданность — столкнулись чуть ли не лицом к лицу. Человек вылез навстречу из придорожных кустов словно привидение. Станислав схватился за пистолет, но опомнился и обратился к нему по-немецки. Это тоже было ошибкой, о которой он впоследствии пожалел. Но откуда он мог тогда знать? Он же был уверен, что находится там, где должен был приземлиться, и потому принял его за немецкого бауэра. По внешнему виду он вполне на него походил. Но, услышав немецкую речь, «бауэр» перепугался. Обалдело смотрел на Станислава, не понимая, чего от него хотят. Наконец пробурчал, коверкая немецкие слова, что ничего не понимает… Значит, поляк. Станислав по-польски спросил, откуда он. Услышав польскую речь, тот оживился:

— Антоний Кущ, крестьянин. Из здешней деревни.

— Поляк? — все еще не верил своим ушам Станислав.

— Да, пан, поляк.

— А что ты тут делаешь, в эту пору?

Крестьянин подозрительно глянул на него из-под опущенного козырька фуражки. Сказал, что возле леса у него посеяны озимые, а кабаны повадились сюда ходить. Вот он и собирался их попугать, но аэроплан и без него переполошил их. Значит, аэроплан. Это плохо. Станислав спросил, видел ли он самолет. Да, видел. Кружил здесь довольно низко. Вот чертов крестьянин… А что еще он видел? Заметил еще что-нибудь? Тот беспокойно переступал с ноги на ногу. Если бы не темнота, он бы увидел в его прикрытых козырьком глазах неуверенность и страх.

— Нет, пан, больше ничего.

— Правда больше ничего?

Незнакомец решительно покачал головой. Врал, конечно. Не мог не видеть. Иначе и быть не могло. Но крестьянин предпочитал помалкивать. Извечная крестьянская осторожность.

— Деревня польская?

— А какой же ей быть?

В его голосе было неподдельное удивление, и сам тон исключал всякую другую возможность. Тут только до Станислава начало доходить. Не дай бог!..

— Деревня-то как называется?

— Мокшицы.

Мокшицы… Пресвятая богородица! Мокшицы. Нет, здесь что-то не так…

— А как по-немецки?..

Крестьянин с возмущением пожал плечами.

— По-немецки?! Да кто стал бы называть по-немецки? Мокшицы и есть Мокшицы. Всегда были и есть.

В голове у него все перемешалось. Случилось худшее, что он мог предположить. Теперь ему стали понятны изменение курса полета и почему они кружили над лесной поляной. Видимо, летчик не разобрался в ориентирах на земле. Проклятая мгла. А, может быть, он ошибается? С этим крестьянином не легко договориться. Спросить напрямик тоже рискованно.