Сын Валленрода - [33]

— Я спрячу папку, — сказал он. — Не беспокойся.

Нашлось несколько учебников топографии. Дукелю также не хотелось оставлять их у себя. Гестапо не раз обвиняло харцерство в милитаризме. Утверждало, что поляки занимаются военной подготовкой. В этом плане занятия по ориентированию на местности были одним из главных аргументов гестапо. Поэтому учебники были отложены в сторону вместе с двумя компасами, биноклем и несколькими туристическими картами Силезии. Станислав убрал все это в рюкзак, который нашел на нижней полке шкафа.

— У тебя что-нибудь изъяли во время обыска?

— Ничего. Пришли якобы искать оружие. Не нашли. Никогда его у меня не было, но боялся, что подбросят. Потребовали только список членов Союза польского харцерства в Германии. Я сказал, что являюсь всего-навсего вожатым отряда, и они обращаются не по адресу. Тогда велели дать список членов отряда. Я показал им…

— Показал?!

— Да. Пепел в зольнике. Я думал, что меня убьют на месте. Кричали: «По какому праву сжег список?! По какому праву…» Я сказал: «Вы разогнали нас, все распалось, к чему хранить столько бумаг». Тогда принялись потрошить этот шкаф. Каждую книгу брали за корешок и трясли. Специалисты. Но вскоре им надоело, слишком утомительная работа. Опечатали шкаф, спросили, знаю ли я, что мне грозит, если сорву пломбу, и пошли. Забирай рюкзак и уходи. Кто-нибудь тебя видел, когда входил?

— Кажется, нет. В крайнем случае скажу, что книги из школьной библиотеки.

— Как знаешь.

Они привинтили заднюю стенку и осторожно, чтобы не повредить пломбу, придвинули шкаф к стене. На улице смеркалось. Поскольку возле гимназии время от времени появлялись патрули гитлерюгенда, Дукель провел Станислава через котельную. Отпирая железную дверь, которая выходила на задворки, он сказал:

— Не знаю, что со мной сделают, пусть поскорее приходят. Хуже нет такого ожидания. Рад был повидаться с тобой. Ну, ступай…

Станислав хотел что-то сказать, но слова увязли в гортани. Он молча пожал руку Дукелю и, закинув за спину рюкзак, выскользнул из здания гимназии.

Впервые в нем проснулся страх. Арест начальника, обыск у Дукеля, обход польских семей, которым угрожал визит гестаповцев, — все это не могло пройти бесследно для Станислава. Мрачная действительность неумолимо налагала свой отпечаток. Но тяжелее всего было то, о чем постоянно твердила мать: «Мне страшно. Одна война кончилась, другая того гляди начнется. Забреют тебя, сынок… Пойдешь в немецкую армию и, как отец, погибнешь за чужое дело». Станислав возмущался: «Я — в вермахт? Никогда! Уж я сумею спрятаться. Дождусь прихода польского войска и вместе с ним — айда на Гитлера». Но бывали минуты, когда покидала его вера в приход польского войска на силезскую землю. А вдруг немцы с ходу вторгнутся на польскую территорию и их не так легко будет оттуда вытеснить? Бои примут затяжной характер, будут продолжаться многие месяцы? Сколько можно скрываться? Неделю… Две… Вот если бы он жил на французской границе… Франция — сила. Немцы не выдержат ее удара. Французская армия легко войдет в рейх, как по маслу. Но Франция далеко отсюда. С некоторых пор Станислава донимали кошмарные видения. Снился ему один и тот же сон: идущие прямо на него мишени, которые видел недавно из окна поезда. Нет, это были не мишени, а настоящие польские солдаты. Они надвигались, а он строчил по ним из пулемета. Видел, как падают, и пытался прекратить огонь. Ослаблял нажим на спусковой крючок, дергал затвор, целился в сторону — все было напрасно. Смертоносное оружие как бы самостоятельно, вопреки его воле, вершило кровавое дело. Он просыпался в поту, близкий к помешательству. Эта боязнь и ночные кошмары побудили его принять решение, мысль о котором он вот уже много лет гнал от себя.

Перейти немецкую границу оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Зная размещение находящихся в боевой готовности частей вермахта и постов пограничной охраны, он, как и прежде, быстро нашел слабо охраняемый стык и благополучно проскользнул, избежав встречи с перекрещивающимися лучами прожекторов. Только на польской стороне наткнулся на проволочные заграждения. Раньше их не было. Деревянные рогатки, густо опутанные колючей проволокой, тянулись бесконечной грядой. Станислав пытался поставить ногу, но проволока прогибалась, затягивая его в хитросплетение колючих спиралей. Больно оцарапал голень. Ничего другого не оставалось, как пройти вдоль непреодолимой преграды в поисках какой-нибудь щели. Вскоре обнаружился узкий прогал, за которым снова тянулось сплошное заграждение. Едва влез между рогатками, как раздался зычный голос: «Стой, кто идет?!»

— Свой.

— Какой еще свой? Пропуск!

И это было полнейшей неожиданностью. Никто раньше не спрашивал пропуска.

— Свой, — повторил Станислав. — Перебежчик.

Зычный голос велел ему поднять руки вверх и приблизиться. Никого не видя, он сделал несколько шагов и остановился. Из-за ближайшего к нему дерева блеснул ствол винтовки, одновременно кто-то подошел к Альтенбергу сзади. «Ни с места», — произнес этот второй, тщательно его ощупал и довольно грубо подтолкнул вперед. Наконец, появился тот, что стоял за деревом. Велел Станиславу идти впереди, предварительно пригрозив, что при попытке к бегству не будет с ним цацкаться.