Сын Валленрода - [20]

— Пан Стемпинский, — ответил Станислав, проглотив обвинение. — У меня есть номер его телефона. Это важная фигура в Катовицах. Можете проверить.

Сержант зевнул во весь рот и встал с койки.

— А устав харцерский знаешь? — Он снова взглянул искоса. — Ну, валяй… Пункт за пунктом…

Станислав минуту помолчал, но, видя, что сержант, увлеченный допросом, не даст спуску, торопливо отбарабанил все десять пунктов. Это развеселило солдат.

— Ну-ну, научили тебя, — подвел итоги начальник караула. — Они натаскивают своих диверсантов и шпионов. Давай-ка номер телефона, проверим. Как фамилия твоего друга?

— Стемпинский, — сказал Станислав и назвал по памяти номер телефона.

— Придуманный?

— Нет. Настоящий. Я предпочитаю не носить при себе польских телефонных номеров. Лучше держать их в памяти, — добавил он.

Сержант записал номер, фамилию Станислава и вышел в соседнее помещение. Немного погодя вернулся с нахмуренным челом.

— Пойманных на границе мы задерживаем здесь или передаем немцам. Ясно?

— Позвольте… — испугался Станислав.

— Тихо, не перебивай! Рядовой Касяк, отведи его на ту сторону, — распорядился сержант и спросил Станислава: — Когда должен состояться матч?

— В четыре часа…

— Но это уж твоя забота, чтобы не опоздать. И больше тут не появляйся. Касяк, увести задержанного. Только не говори потом, что удрал. Ясно?

Солдат щелкнул каблуками. Станислав поблагодарил, но сержант только досадливо отмахнулся и велел им побыстрее убираться. Проходя сени, они все еще слышали его ворчливый голос:

— Контрабанда, черт побери. Спортивная контрабанда. Воображают, что я буду им трезвонить по телефону.

Солдат немного проводил Альтенберга, показал дорогу к шоссе, обещал прийти на матч и, вскинув винтовку на плечо, повернул к заставе. Станислав вскочил на велосипед и помчался в сторону Катовиц.

Уже рассвело, когда он въезжал в город. На улицах уже начиналось движение. Альтенберг остановился у почтамта, пристегнул велосипед цепочкой к водосточной трубе и вошел в здание. Работало одно дежурное окошечко: телефон, телеграф и прочее. Станислав оплатил телефонный разговор и прошел в кабину. Взглянул на часы и, убедившись, что еще очень рано, не без колебания набрал номер. После долгого ожидания, когда уже иссякала надежда, в трубке послышался женский голос. Станислав извинился за ранний звонок и спросил:

— Могу ли я поговорить с паном Стемпинским? Он велел мне позвонить ему… Нету дома? Уехал?! А когда вернется? Через неделю я буду за границей. Нет-нет… я не уезжаю за границу, я приехал из-за границы… То есть я завтра возвращаюсь. Он обещал договориться насчет меня со спортивным клубом… Вы ничего об этом не знаете? Тогда извините… Нет, нет… я не в гостинице. Еще не знаю. Остановлюсь, вероятно, там, откуда звоню. Спасибо, не надо. Сюда трудно дозвониться. Как-нибудь выйду из положения. Извините, что разбудил. Хорошо, в другой раз. — Станислав положил телефонную трубку, вышел из кабины и растерянно остановился посреди холла. Перехватив взгляд дежурной, снова приблизился к окошечку.

— Я еще буду звонить через некоторое время, — сказал он.

Это была обыкновенная уловка. Деваться было некуда, и он хотел попросту посидеть здесь на скамье, дождаться открытия спортклуба. Пристроился в уголке, поднял воротник пиджака и попытался перебороть одолевавшую его сонливость, изучая развешанные по стенам плакаты. «Мой фрукты перед употреблением», «Птицы лугов и лесов — твои друзья», «Жертвуй на польский красный крест». До чего же эти лозунги отличались от тех, что пестрели на каждом шагу в его родном городе. Между тем в голове роились тревожные мысли. Вспомнил тот матч. Не предстоящий, на который приехал, а тот, что состоялся недели две назад на стадионе в Бытоме. Настоящее безумие. Потому-то он и перешел границу, решил испытать свои силы здесь, в Польше. Хуже того, что им устроили, не придумаешь. Им и немцам. Ведь и немцы хотели играть. Вышли на поле, и все было как положено. И вдруг эти бандиты… Выросли словно из-под земли. Сгрудились у немецких ворот и молча присматривались. Чувствовалось, что замышляют что-то. Назревал скандал, но никто не думал, что он разразится на десятой минуте матча. Густек завладел мячом. Прорвался и пробил по воротам «Керстен-центрум». Неточно. Мяч, пройдя выше ворот, упал на трибуну. Один из громил схватил его и, словно не замечая ожидающего вратаря, несколько раз подкинул на руке. Затем принялся стучать им о землю. Нашел развлечение! Немецкий вратарь разозлился: «Бросай!» А тот и бровью не повел, продолжал развлекаться. Вратарь снова: «Бросай, хватит шутить!» Но вместо мяча полетела палка. Кто-то из погромщиков залепил ею прямо в голкипера. Тут все стало ясно. И вратарь смекнул, что это не игрушки. А те уже на поле. Некоторые с палками. И прямо на немецких игроков. Поляков точно не видят. Не спеша окружили своих. Напирают, тыкают в нос палки. «С кем играете? С кем играете? С поляками?» Немецкие футболисты начали оправдываться. Они хотели задать полякам трепку. Не видят в этом ничего худого. Однако гитлеровцы придерживались иного мнения. Подталкивая палками своих игроков, они настойчиво теснили их с поля. Наконец, вытеснили. Униженные, с опущенными головами, те поплелись в раздевалку. Поляки остались на поле. Их никто не трогал. Но было понятно, что матч им закончить не дадут. Все поняли, что это их последний матч. Ребята сбились в кучку. Станислав никогда не слышал, чтобы Дукель так ругался. Он словно забыл, что возглавляет отряд и футбольную команду. Дукель смотрел вслед покидавшим поле игрокам и бандитам, которые их теснили, и осыпал весь мир бранью. Потом вдруг помрачнел: «С нами больше не станет играть ни одна немецкая команда. Эти мерзавцы умеют запугивать. Они не дадут своим играть с поляками. Остается только гонять мяч по двору. С малолетками». «Есть еще Польша», — сказал тогда Станислав, вспомнив, что когда-то Стемпинский приглашал его в Катовицы. Но Дукель был крайне удручен. «Польша, — развел он руками. — Польша за границей».