Сын Валленрода - [16]

Станислав слегка отодвинул кружку.

— Я должен был сказать раньше. Наш харцерский устав запрещает употребление алкоголя.

Немец поднес кружку ко рту, сделал несколько больших глотков, откашлялся, достал из кармана платок и отер пену с губ.

— Да… вы же в этой дружине. Польские скауты. В сущности, это не такой уж плохой принцип: запрещение пить, даже курить… у нас наверху он имел немало сторонников… Даже дебатировался в гитлерюгенде. Но не был введен. Может, и правильно. Чересчур поредели бы тогда наши ряды. Хотите чаю?

— Спасибо… Если можно — лимонада.

— Кстати, относительно харцерства… — снова заговорил немец. — Вы немецкий гражданин, верно?

Станислав понял, что должен теперь держать ухо востро и быть тактичным, насколько ему позволит чувство собственного достоинства.

— Так точно, — ответил он. — У меня немецкое подданство.

— Этого достаточно, — подхватил толстяк. — Немецкий гражданин, подданный третьего рейха и, как мне известно… чистокровный ариец. И надо же — только сейчас встречаемся! Но это все из-за перегруженности на работе. Особенно последнее время. Я уже не говорю о том, что у нас творится в связи с приближающейся Олимпиадой. Берлинские игры должны стать сплошным триумфом немецкого спорта! Скоро начнутся отборочные соревнования. В Бреслау, вы знаете? Съедутся лучшие спортсмены страны. Наша команда не должна уступать другим. Времени в обрез, но мы не упустим талантливых спортсменов. Фюрер нам этого не простит. Что уж тут говорить, Альтенберг. Мы в вас заинтересованы. Чемпион города в беге на четыре тысячи метров, да еще с таким результатом… Нет, вы непременно должны выступить за нашу команду. Вы же патриот нашего города. Надеюсь, я не ошибся?

Нет, он не ошибся. Станислав заверил собеседника в справедливости его предположения. И пояснил, что привязанность к городу у него от матери, которая и слышать не желает об отъезде, хотя многие уговаривали ее перебраться в Польшу.

— Мы с ней считаем, что должны остаться вопреки всем неприятностям, которые здесь испытываем, — закончил он.

Немец испытующе взглянул на него. Он чувствовал, что с этим поляком разговор предстоит тяжелый.

— Да, — согласился герр лейтер. — Подобный шаг требует всестороннего рассмотрения. Немецкое население не благоволит к полякам. Но наш спортсмен, выступающий под немецким флагом… Это совершенно меняет суть дела. Никто не поставит вам в вину происхождение. Если только вы будете с нами. Я верю в ваши способности, как же в них не верить! Может рановато предсказывать блестящую карьеру, но, по-моему… вы пройдете в Бреслау и через год попадете в Берлин. Вам только необходим хороший тренер. Он заставит малость попотеть и выведет на берлинскую беговую дорожку. Вы встретитесь там с Кусотинским. Это дьявольски трудный соперник. Перегнать его способна лишь пистолетная пуля. Встреча с таким мастером — немалая честь. И для вас лично, и для всего нашего города. А пока предлагаю готовиться к Бреслау в качестве представителя немецкого спортклуба из Бойтена. Надеюсь, у вас нет возражений…

Гомон в ресторане, казалось, нарастал. Значит, вот ради чего был затеян этот фарс с матчем в пинг-понг… Он должен был признать, что и местечко для подобного рода предложений выбрано соответствующее. Чтобы не сомневался и сразу же почувствовал себя одним из них. Станислав скользнул взглядом по залу. Серо-голубые мундиры офицеров, коричневые рубашки нацистских бонз, перехваченные портупеями, фашистские эмблемы, непринужденно расстегнутые жилеты гражданских чиновников или агентов полиции, полутьма из-за густого сигарного дыма — все это смахивало на специально для него устроенный спектакль. Ему захотелось немедленно вырваться из этого окружения. Дожидавшийся ответа толстяк впился в его лицо изучающим взглядом. Станислав отпил глоток лимонада.

— Я охотно выступлю как представитель Бойтена, но только под польским флагом, — выпалил он одним духом.

— Это исключено! Выступить вы сможете только под немецким флагом или…

— Половина населения Бытома — поляки, — перебил собеседника Станислав. — И я могу лишь от их имени…

У толстяка даже шея вздулась.

— Я уже сказал — исключено! Согласны выступать в немецкой команде? Пожалуйста, ждем. И не пытайтесь чего-либо добиваться. Не в наших интересах усиливать польскую команду на Олимпийских играх в Берлине. Пусть Польша сама о себе беспокоится. Итак… да или нет? Как понимать это молчание? Нужно, время на раздумья? Хорошо, три дня. Явитесь ко мне в отдел. Отсутствие ответа будет расценено как отказ. — Немец допил пиво, встал, бросил на стол несколько мелких монет и, пропуская вперед Станислава, направился к выходу. — Надеюсь, что вы самостоятельно взвесите мое предложение, не прибегая ни к чьим советам, — добавил он, открывая дверцу автомобиля.

Станислав промолчал. Он был поглощен своими мыслями и даже, не заметил, как уехала машина. Вдруг его осенило, что встреча с нацистским сановником знаменует для него конец беспечной безвестности. Он был выделен из массы оказанным ему вниманием, и возврата назад нет. Отныне за любой свой поступок он мог ожидать наказания или награды. Безразличие властей — привилегия незамеченных. Вот так. Но награды ему не нужны.