Сын Сталина - [21]

– Что? – Валерия, которая всё это время едва дышала, жадно впитывая каждое слово, даже вытянулась вперёд, чтобы услышать.

– Что вы – лучшие. Что лучше вас на всей планете лишь десяток-другой специалистов, и то лишь в узких областях. А вы – лучшие во всём. Конечно, есть ещё и выпускники, и просто ваши инструктора, но они вам не соперники, а коллеги, – Саша поправил шапку на голове Леры и усмехнулся. – И если отступишься, сдашься, то всю жизнь будешь смотреть в небо с тоской о несбывшемся…

Леру забрали от Майеров на второй день. После завтрака, который она помогала готовить Марте, раздался дверной звонок. Марта открыла дверь и отпрянула: на пороге стояли трое в шинелях и фуражках с синими околышами. Немке слегка «поплохело»: после излишне тесного общения с шуцманами и штурмовиками в Германии женщина тяжело переносила общение со стражами порядка, даже если они были советскими. А тут ещё добавилось выражение лица старшего из сотрудников НКВД, а вернее – отсутствие оного. Это лицо было словно высечено из гранита, причем явно наспех. Тяжелые скулы, узкие глаза и губы, мощный подбородок и ничего не выражающие ледяно-холодные глаза.

– Товарищ Майер, – произнес старший, то ли спрашивая, то ли констатируя.

– Я-а… – почти прошептала та.

– Прошу вас ознакомиться, – перешел на немецкий язык старший и протянул Марте лист плотной бумаги.

Марта с трудом сфокусировала взгляд на прыгающем перед глазами документе. Текст на русском и немецком языках гласил, что несовершеннолетняя товарищ Кузнецова Валерия Егоровна поступает в распоряжение ИНО ГУГБ НКВД. Число, подпись, печать.

– Помогите товарищу Кузнецовой собраться, – то ли попросил, то ли приказал каменнолицый, – мы подождем.

Женщина судорожно сглотнула. Ей почему-то было страшно отдавать девочку – пусть своевольную и непокорную, но ставшую уже почти родной этому странному, чтобы не сказать – страшному человеку. Внезапно ее молнией ожгла новая мысль. Она крупно вздрогнула и спросила непослушным языком:

– А Слава? Мальчик Слава?..

На гранитном лице не отразилось никаких эмоций. Старший энкавэдэшник достал из планшета ещё один лист бумаги и протянул Марте:

– Прошу простить. Это вам просили передать из спецотдела ЦК.

Глаза застилали слезы, но немка все же сумела прочесть: «Решением Ленинского районного суда города Москвы право на опеку несовершеннолетнего гражданина Бартеньева Вячеслава Михайловича 1924 г. р. передаётся и закрепляется за гражданками Майер Мартой Генриховной 1897 г. р. и Майер Фридой Адольфовной 1911 г. р.».

– Товарищ Белов просил передать, что вам необходимо пойти и зарегистрировать метрики несовершеннолетнего Бартеньева в домкоме… Тарасов, воды! – старший из энкавэдэшников подхватил стремительно обмякшую Марту. – Фельдман, стул!

Потом пришедшая в себя Марта, обливаясь слезами, собирала Лерины вещички, совала ей в руки кулёк с конфетами, пакет с бутербродами, свёрток с копчёной рыбой и узелок со сливочным маслом, приговаривая: «Деффочка надо кушай… карашо кушай… помни Марта… приходи к мы…» Славка стоял в уголке и делал вид, что ничего особенного не происходит, но при этом яростно шмыгал носом, а глаза его подозрительно блестели. А когда девочка пошла к сотрудникам НКВД, вдруг взвыл в голос, вцепился в неё и, захлебываясь, затараторил:

– Лерка! Ты смотри! Мы тебя найдём! Сашка найдёт. И приедем! Выручим! Ты не забывай нас, а мы!.. – тут его голос сорвался, и продолжать он больше не мог.

Марта с трудом оторвала его от девочки и прижала Славку к себе. А Лера шла как неживая. Ей было очень страшно.

А затем был длинный чёрный автомобиль с зашторенным окнами, обнесённые высоким глухим забором с колючей проволокой поверху здания, приёмный покой, где её внимательно осмотрели врачи и, наконец, большой кабинет, в котором сидели трое. Всё тот же энкавэдэшник с каменным лицом, ещё один сотрудник НКВД с двумя ромбами в петлицах и женщина средних лет с приятным подвижным лицом, одетая в строгий деловой костюм. Они долго беседовали с девочкой, расспрашивали о погибших родителях, о жизни в детских домах, о ребятах, с которыми она познакомилась за последнее время.

– Запомни. На время обучения твоя фамилия – Орлова. Имя можешь оставить прежнее, но старую фамилию на некоторое время придётся забыть.

Потом – обед, куда лучше даже, чем в ресторане на вокзале Калинина, не говоря уже про детский дом, затем переодевание. Вот тут Лера и в самом деле удивилась: ей выдали два комплекта зимней и один комплект летней красноармейской формы, армейское же бельё, сапоги, туфельки с каблуками и без, валенки и спортивные тапочки. А потом…

– Упор лёжа принять! На счет раз – согнуть руки, на счет два – разогнуть! И раз! И два! И раз! И два!.. Держать спину, мокрицы варёные!

Лерка носилась как угорелая по огромному спортивному залу, лазила по канату и шесту, извиваясь как червяк, подтягивалась на перекладине и в конце концов рухнула без сил на мягкие маты. Но преподаватель не обратил на это никакого внимания, наоборот – нагрузки стали ещё больше. Теперь девочку заставили приседать с гантелями в вытянутых вперед руках, потом прыгать, потом…