Сын Ра - [56]

В один из январских дней, выполнив все поручения повара, я отправился в зал пообедать. За столом, любовно накрытом для наряда по столовой, я сидел уже один, так как все давно пообедали. В это время в столовую зашел дежурный по батарее сержант Мезенцев, а за ним гигант Мержинский («Кличко»). Вслед за ними в дверь вошли мои земляки курсанты Саша Каширский и Женя Мякишев. Увидев меня, Мезенцев зло ухмыльнулся и громко произнес: «Все жрешь, Воронин?» Я невозмутимо продолжал уплетать котлетки, не обращая на него ровным счетом никакого внимания. Это только взбесило сержанта. «Встать, Воронин, когда с сержантом разговариваешь! — закатив глаза завопил своим «стеклорезом» Мезенцев. — Я вижу ты совсем «забурел», Воронин! Что, волосы уже отрасли? Одембелел вконец?» Я решил встать, хотя Устав в этой ситуации был ко мне более чем благосклонен. Продолжая молча стоять за столом, со своей неизменно очаровательной улыбкой, я погладил себя по непривычно жесткому «ежику» — действительно, волосы уже достаточно хорошо отрасли, чтобы обратиться к услугам парикмахера. И вот тут случилось непредвиденное, но давно ожидаемое событие — этот давно зревший «фурункул», наконец — то, прорвало. Как коршун, Мезенцев подлетел ко мне и со всей дури ударил, а скорее толкнул меня ладонью в лоб. Я стремительно полетел на пол, причем по довольно странной траектории, параллельной земле, поскольку ноги на уровне коленок оказались подсеченными стоящей тут же скамейкой. Мимо, буквально в миллиметре от виска, «просвистел» угол стола. Далее все происходило, как в тумане — похоже, я опять впал в транс. Как кошка, я легко запрыгнул на грудь Мезенцева, обхватил его ногами, почти как в известной позе Камасутры, и принялся хладнокровно душить сержанта воротником его же кителя со словами: «Ну все, парнишка, достукался, сейчас я тебя буду пялить. Ты сгниешь в дисбате, падла!» Боковым зрением я успел заметить, как тихо «растворились» из столовой мои «дорогие землячки» Каширский и Мякишев, по-видимому, не желая быть втянутыми в этот конфликт; как застыло в ужасе гипсовое лицо сержанта Мержинского. Не знаю как, но Мезенцеву все-таки удалось сбросить меня с себя. Он стоял, испуганно вращая глазами, по лицу градом струился пот. «Воронин, как ты меня назвал? — дрожащим голосом пролепетал Юрок, сейчас не грозный сержант учебки, а жалкий и испуганный ребенок. — Ну ничего, мы с тобой после отбоя разберемся!» — и, резко повернувшись, он почти выбежал вон из столовой. «Совсем обнаглели курсанты!» — тихо пробормотал сержант Мержинский, укоризненно качая огромной медвежьей головой, и тяжелой походкой также направился к выходу. Весь остаток дня до «отбоя» прошел для меня в ожидании сержантской вендетты. Воспаленное воображение рисовало душераздирающие картины, одна краше другой. И вот я уже вижу себя поверженным в солдатском сортире, а над моим бездыханным телом склонились свирепые сержантские рожи. Однако все прошло более чем спокойно и, на удивление, пацифично. После того, как в казарме прозвучала команда «отбой», Мезенцев вызвал меня в туалет и начал сбивчиво объяснять что-то, как — будто извиняясь за свое поведение. «Понимаешь, Воронин, ты мне очень не нравишься, вот не нравишься и все тут, даже не знаю почему!» «Да вы мне, между прочим, тоже не нравитесь, товарищ сержант, но это же не дает мне право бить вам морду!» «Ты сегодня был очень агрессивным в столовой, но я все равно бы справился с тобой!» «Не надо молоть чушь, товарищ сержант, вы сами довели ситуацию до края. Знаете, когда я уходил в армию, — начал я вдруг очень вкрадчиво и проникновенно, — мой дед, кадровый военный, полковник КГБ сказал мне: «Сережа, научись в армии терпеть оскорбления и издевательства со стороны военного начальства. Старайся просто не обращать внимание на эти мелочи жизни. Но есть одна вещь, которую нельзя прощать ни при каких обстоятельствах: это — удар в лицо. Бей в морду сразу, не задумываясь, не взирая на лица и звания, и не думая о последствиях!» До настоящего момента я так и жил. Разве я хоть раз ответил на ваше словесное оскорбление?» «Твой дед все правильно сказал, — Мезенцев начал сильно волноваться и от этого несколько сумбурно говорить. — Но ты даже не представляешь, что такое должность сержанта, это — не дай Бог никому! Это с вами комбат Адамов такой демократ, а ведь ты даже не знаешь, что весь сержантский террор происходит в батарее с ведома и молчаливого согласия Адамова. Он просто «загребает жар» нашими же руками. А после «отбоя» в канцелярии батареи от всей души «прочищает» нам «гузно» за вас, сраных курсов!» «В общем, давайте договоримся, товарищ сержант, — я резко и довольно бесцеремонно прервал эту неуместную здесь, в сортире, дискуссию. — Если вы еще хоть раз ударите меня или какого-нибудь курсанта, я напишу заявление в военную прокуратуру гарнизона, и вы не доживете до дембеля!» Мезенцеву оставалось всего полгода до конца службы, и, немного подумав, он согласился на мои условия.

Это была полная и безоговорочная капитуляция. В первом раунде я одержал убедительную победу, однако рано было успокаиваться, ой как рано! Ответный удар сержанта, по — иезуитски подлый и коварный, не заставил себя долго ждать.