Сын повелителя сирот - [11]

Когда Чон До открыл глаза, Джил внезапно понял, что ему грозит.

Он чуть не поперхнулся.

– Притормози-ка, приятель, – сказал он. – Извини, ладно? Я из большой семьи и ничего не знаю про сиротство. Пора идти, нас ждет работа.

– Ладно, – согласился Чон До. – Посмотрим, как вы там в Пхеньяне умеете обращаться с симпатичными девушками.

* * *

За концертным залом располагалась театральная деревня – несколько домиков вокруг теплого источника в центре. Ручеек горячей воды, вытекавший из купальни, бежал по голым побелевшим камням к морю.

Они спрятали тележку, затем Чон До помог Джилу перебраться через забор. Когда Джил подошел к железным воротам, чтобы открыть их изнутри, он на мгновенье замер, и они уставились друг на друга через решетки, прежде чем Джил поднял запор и впустил Чон До.

Крошечные пучки света освещали мощеную плиткой дорожку, ведущую к коттеджу Румины. Темно-зеленые и белые магнолии заслоняли звезды. В воздухе чувствовался аромат кедровой хвои, пахло морем. Чон До оторвал два куска скотча и прилепил их на рукав Джила.

– Вот так, – шепнул Чон До, – их будет легче достать.

Джил был взволнован и настроен скептически.

– И что, мы вот так просто ворвемся туда? – спросил он.

– Я открою дверь, – сказал Чон До. – А ты заклеишь ей рот скотчем.

Чон До выбрал крупный кусок плитки с дорожки и понес его к двери. Он прислонил его к ручке и навалился на него. Дверь распахнулась. Джил кинулся к женщине, сидевшей на постели перед телевизором. Чон До наблюдал с порога, как Джил заклеивал ей рот, но женщина стала сопротивляться. Завязалась борьба. Она выдрала ему клок волос. Схватив его за воротник, она попыталась вырваться. Наконец, он сжал ее шею, и они свалились на пол. Он так придавил ее своим телом, что она от боли поджала ноги. Чон До долго смотрел на пальцы ее ног: ногти были ярко-красными.

Сначала Чон До хотелось, чтобы он схватил ее, стиснул покрепче, но затем его стало мутить. Когда те двое катались по полу, Чон До заметил, что она описалась, и вся дикость и грубость происходящего вдруг поразили его. Джилу, наконец, удалось усмирить ее, он обмотал скотчем ее запястья и щиколотки, и теперь она стояла на коленях. Он достал сумку и потянул за молнию. Когда Джил распахнул сумку, ее глаза – широкие и влажные – заволокло пеленой, и она вся обмякла. Чон До снял очки, и среди расплывчатых, мутных очертаний ему стало легче.

Он вышел наружу и глубоко вдохнул. Ему было слышно, как Джил запихивал ее в сумку. Звезды над морем, туманные и размытые теперь, напомнили, каким свободным он себя чувствовал в ту первую ночь в Японском море, как хорошо ему было на корабле, почти как дома. Вернувшись в комнату, он увидел, что Джил застегнул сумку на молнию почти до конца, так что виднелось только лицо Румины, ее ноздри раздувались, жадно вдыхая воздух. Джил стоял над ней, уставший, но с улыбкой на лице. Он провел рукой по своим джинсам, в паху, чтобы показать ей, как он возбудился. Увидев округлившиеся от ужаса глаза, он закрыл молнию до конца.

Они стали рыться в ее вещах. Джил сунул в карман иены и ожерелье из красно-белых камней. Чон До не знал, что хватать. На столе были склянки с лекарствами, косметика, пачка семейных фотографий. Когда его взгляд упал на графитовое платье, он сдернул его с вешалки.

– Какого черта ты делаешь? – спросил Джил.

– Не знаю, – ответил Чон До.

Под тяжестью груза тележка дребезжала на каждом повороте. Они шли молча. Исцарапанный Джил в разодранной рубашке выглядел так, словно на нем размазался грим. На плеши, где были выдраны волосы, выступила сукровица. По краям дорожки колеса смешно вертелись, грозя опрокинуть тележку и вывалить груз на мостовую.

На улице лежал строительный картон. У водосточных канав посудомойки поливали из шланга кухонные коврики. Мимо промчался пустой автобус, светясь окнами. Возле парка мужчина выгуливал большую белую собаку, которая замерла на месте и впилась в них глазами. Иногда сумка изгибалась, затем затихала. На углу Джил велел Чон До повернуть налево, и там, спустившись по крутому холму, можно пройти через парковку на берег.

– Посмотрю, нет ли «хвоста», – сказал Джил.

Тележка словно хотела вырваться, и Чон До крепко сжал ручку.

– Хорошо, – ответил он.

За его спиной послышался голос Джила:

– Я нес чепуху тогда, в баре. Не знаю, каково это – когда твои родители умерли или отказалась от тебя. Я был неправ, теперь я это понимаю.

– Ничего страшного, – сказал Чон До. – Я не сирота.

– Расскажи, когда ты последний раз видел отца, – снова заговорил Джил.

Тележка все пыталась выскользнуть у него из рук, поэтому Чон До приходилось тормозить ее ногой.

– Ну, никакой прощальной вечеринки не было.

Тележка накренилась вперед, протащив за собой Чон До несколько метров, пока ему не удалось остановить ее.

– Я оставался в приюте дольше всех – меня никогда не усыновляли, отец не собирался отдавать своего единственного сына. Так вот в тот вечер он пришел ко мне, мы сожгли наши кровати, поэтому я лежал на полу, – Джил, помоги-ка мне.

Внезапно тележка вырвалась и понеслась. Чон До споткнулся, когда она выскользнула у него из рук и загремела вниз по склону.