Сын Портоса - [6]

— Мадемуазель, придите в себя! Что случилось? Куда вы ранены? Во имя неба, говорите, умоляю вас!

Но ответа не последовало: обморок Авроры сменился истерикой. Судорожные движения сотрясали ее руки и ноги, из груди вырывался протяжный стон. Пакдрю и путешественники суетились вокруг, предлагая свои услуги.

— Похлопайте ее по спине, — изрек возница.

— У кого есть нюхательная соль? — осведомился нотариус.

— Стакан сидра приведет ее в чувство, — посоветовал Геринек.

— С перцем и пряностями, — добавил его товарищ.

Наиболее простое средство было предложено судовым поставщиком.

— Самое лучшее — плеснуть на нее холодной водой.

В этот момент послышался звук приближающегося по дороге экипажа.

— Если там есть врач, тогда все в порядке, — заметил нотариус.

Все обернулись, дабы увидеть, что небеса — или нечто иное — посылают им.

Глава II ДВА СТАРЫХ ДРУГА

Когда произошло столкновение с разбойниками, приближавшаяся карета находилась всего в четверти мили от наших путешественников. Она была запряжена четверкой первоклассных почтовых лошадей, чьи копыта высекали искры из дорожных камней. Вокруг галопировало полдюжины рослых смуглых лакеев, отличавшихся военной выправкой, при шпагах и с мушкетами на седельных луках.

Внутри кареты на заднем сиденье расположился старый дворянин, все еще носивший волосы до плеч, длинные усы и эспаньолку по моде царствования Людовика XIII.

Этот достойный господин обладал весьма примечательной внешностью. Его орлиный профиль сохранил красоту: широкий лоб, придававший лицу величественное выражение, совершенную линию рта, чудом дожившие до столь преклонного возраста великолепные зубы, угловатый и выдающийся вперед, но безупречный по форме подбородок, а блестящие темные глаза и точеные изящные руки и ноги составили бы предмет гордости любой принцессы. Он был облачен в черный бархат, маленькая шапочка, очевидно, прикрывала выбритую, как у священника, макушку.

Тем не менее волосы на его голове были белыми, как снег, а усы и бородка — почти такого же цвета. Хрупкая фигура, казалось, вот-вот переломится надвое. Желтоватый цвет лица удовлетворил бы вкус любителя древностей. Нос был скорее крючковатым, чем орлиным, лоб — изборожденным морщинами, а губы — столь тонкими, что рот выглядел, как ножевой разрез. Опущенные отекшие веки скрывали пламенный взгляд, а воскового оттенка руки потрескивали в суставах, словно конечности скелета, наполовину утопая в пышных кружевах.

Напротив пожилого дворянина, на переднем сиденье, дремал другой старик, отличавшийся от первого тучностью и дородностью.

С дворянином он держался, как старый слуга — фамильярно и одновременно почтительно. Возраста он был того же, что и его господин, и также был одет в черный костюм, напоминавший церковное одеяние. Он с достоинством носил его на своем округлом теле, которому сытое житье придало облик монастырского настоятеля добрых старых дней. Физиономия его была под стать фигуре. Одутловатые щеки скрывали маленький курносый нос, подбородок казался растущим не из человеческой плоти, а из груды слоеного теста, грозящего ослепить старика своим количеством. Волосы, такие же седые, как и у его попутчика, были коротко острижены в кружок (что придавало ему ханжеский вид), на лбу почти соприкасаясь с бровями. Мы должны напомнить читателю, что лоб этого персонажа, даже в те времена, когда он был более открыт, никогда не превышал полутора дюймов.

В тот момент, когда мы приступили к их описанию, хозяин сидел, задумавшись, а слуга все еще дремал.

— Господин Базен! — воскликнул дворянин, когда карету тряхнуло.

— Ваше преосвященство звали меня? — пробормотал лакей, открыв глаза;

— Вы забываете, мой дорогой Базен, — с улыбкой ответил дворянин, — что я уже не «преосвященство», что прошло уже много лет с тех пор, как я был епископом ваннским, и что я отказался принадлежать к Воинствующей церкви, предпочитая спасению других заботу о собственной персоне.

— Боюсь, — вздохнул толстяк, — что последней цели вы достигли бы скорее путем покаяния, в то время как мы покинули Мадрид, где жизнь текла столь безмятежно, и скачем, не разбирая дороги, вместо того, чтобы проводить в молитве и покое остаток дней, которые нам отведено прожить в этом мире.

— Должен заметить, в связи с вашим замечанием, что мы движемся очень медленно, а мне нужно прибыть к месту назначения как можно скорее. Попросите форейторов поторопиться!

— Но мы едем окольным путем! Дорога ухабистая, и лошадь может свалиться. Вашему превосходительству следует помнить, что если карета опрокинется, то в вашем возрасте это происшествие может оказаться роковым.

Его превосходительство беспечно пожал плечами.

— Говорите за себя, мэтр Базен. Вам, действительно, семьдесят пять лет, а мне только дважды по тридцать восемь — я уже неоднократно повторял вам это!

— Но, господин герцог…

— Стоп! — нетерпеливо прервал герцог д'Аламеда. — Делайте, что вам говорят, и перестаньте именовать меня титулом, который привлечет внимание любопытных. Помните, что я должен сохранять строжайшее инкогнито, покуда мы не доберемся до Парижа.

— Тогда как же мне вас величать?