Сын парижанина - [31]

Кроме брошенных на пол циновок, в пещере не было ничего похожего на мебель… Тюрьма, настоящая тюрьма, только без классической кружки с водой, чашки для супа и табурета.

Разговаривая, парижанин стягивал с сапог шпоры.

— Что ты делаешь? — спросил Меринос.

— Как видишь, снимаю шпоры. Очень нужная вещь для петушиных боев, да я-то не петух. Бить ногами — наш национальный спорт, однако драться я привык честно. Обойдусь без вспомогательных средств.

— А я буду боксировать, и ты увидишь, что я не косорукий, — заметил Меринос. — Жаль, они забрали наши револьверы!

— И даже нож. Наверняка готовят какой-то подвох. Жди нападения, — сказал француз. — Впрочем, нас не так-то легко запугать, правда, дружище?

В эту минуту раздался нечеловеческий вопль за одной из дверей. Еще… потом глухой удар… Друзья побледнели, вскочили на ноги, вслушиваясь в предсмертные хрипы неведомой жертвы. Последний вскрик, шум падения…

— Кого-то убивают! — воскликнул Меринос.

Парижанин всем телом навалился на дверь, но тяжелая панель даже не подалась. Обезумев от ярости, Тотор молотил по двери ногами, кулаками и отчаянно кричал:

— Негодяи… убийцы… трусы!

— Молчи, они убьют и нас, — шепнул испуганный Меринос.

— Не могу, я возмущен до глубины души… В двух шагах от нас совершают преступление! Помешать им — мой долг!

И француз снова стал неистово колотить в дверь. Оттуда послышались хриплые голоса, раздались проклятия, брань, угрозы.

— Держись, Меринос, сейчас нам будет жарко!

— Ну что ж, будь что будет! — смело откликнулся американец, к которому мгновенно вернулось все его хладнокровие.

Послышался щелчок замка, скрип отодвигаемого засова. В открытую дверь хлынул поток света, а затем вошел чернокожий исполин. Все в нем впечатляло: длинная борода веером, спутанные волосы, грудь колесом, громадные руки… Великан был обнажен до пояса. Короткие штаны держались на одной подтяжке, диагональю пересекавшей могучий торс.

Глаза его были налиты кровью, как у быка. Бросая свирепые взгляды, он двинулся к молодым людям, размахивая мясницким ножом, до рукояти красным от крови. За ним в нескольких шагах от входа стояло человек шесть белокожих рослых малых, одетых по-европейски и в сапогах со шпорами.

Три-четыре секунды… Казалось, атлет выбирал первую жертву. Тотор был перед ним. Подняв нож, исполин ринулся вперед с рычанием дикого зверя.

И тогда, демонстрируя удивительное мужество, парижанин насмешливо крикнул:

— Да это обезьяна!

Понял ли противник великолепное, неслыханное, ранящее как кнут презрение? «Пигмей»[100] осмелился оскорбить его, гиганта?!

Да, несомненно. По крайней мере, интонацию он уловил вполне!

Меринос содрогнулся и инстинктивно бросился вперед — заслонить собой друга.

— Нет, нет, — прозвучал резкий голос Тотора, — не двигайся!

Парижанин молниеносно присел и швырнул пригоршню песка в глаза чудовищу. Негр снова зарычал.

Тотор тотчас же развернулся и совершил маневр «ногой назад», секрет которого знают только виртуозы французского бокса.

Лошадиное копыто не нанесло бы удара сильней! Чернокожий раскинул руки, его глаза закатились, и со слабым стоном он рухнул как подкошенный.

Все заняло не больше шести секунд.

— Отлично! — восхитился Меринос.

— Это отец научил меня так отбивать бифштекс. Он был бы доволен…

Крики бешенства заглушили ответ француза. Стоявшие у входа белые, увидев, как упал черный гигант, набросились на юношей.

— Вперед, Меринос, вперед, — ободрял Тотор, — лупи их!

Друзья бросились к двери и бесстрашно вступили в схватку с нападающими. Бац! Бац! Это Меринос нанес два великолепных удара прямо в глаз длинному худощавому малому, который замахал руками и завопил.

— Так ему и надо, долговязому! Хороший удар, Меринос! — ликовал Тотор.

И с обезьяньей ловкостью он прыгнул на следующего. Это был тоже исполин, как большинство белых в Австралии. Заросший бородой до самых глаз, жилистый и крепкий, как дуб. Силач был уверен, что легко осилит хлипкого недоноска. Но едва он протянул свои огромные лапы — юркий Тотор выскользнул из его клешней, резко дернул гиганта за бороду и в ту же секунду ударил его в нижнюю челюсть.

Противник француза издал страшный крик, прерванный сухим треском выбитой из суставов челюсти. Миг — и она повисла на дряблых щеках. Рот стал бесформенной щелью, откуда неслись невнятные стоны. Потрясенный чудовищной болью, раненый вдруг пошатнулся и упал, потеряв сознание.

А Тотор веселился как одержимый. С раскатами хохота, напоминавшими пересмешника, он крикнул:

— Ага, зайчик мой! Теперь тебе уже не спеть «Пойдем со мной, моя курочка», — и, подскочив к самому крепкому на вид из врагов, подбодрил друга: — Смелей, Меринос, смелей, старина!

Да, вот когда американец порадовался, что еще во время своего учения в Англии увлекся боксом! Смелый, ловкий и редкостно сильный, он вскоре стал боксировать на уровне профессионалов… А сейчас наш герой так и рассыпал страшные удары, от которых гудели торсы и кровоточили носы!

В отличие от Тотора, он молчал, но все более входил в ритм матча, от которого зависело само их существование, и за несколько минут обрел поистине чемпионскую форму.

А парижанин, который заметил великолепное мастерство Мериноса, нашел время, чтобы выразить свой восторг.