Сын парижанина - [25]

— Пожинал плоды своего усердия. Я, видишь ли, успешно окончил первый курс художественно-промышленного училища. Между прочим, меня туда приняли раньше положенного — все мои сокурсники старше. В награду отец отправил меня в путешествие вокруг шарика, о чем я мечтал с детства. Маршрут наметили такой: Марсель, Порт-Саид, Аден, Коломбо, Сингапур, Батавия, Кинг-Джордж-Саунд, Мельбурн, Гавайские острова, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Антонио, Новый Орлеан, Вашингтон, Нью-Йорк и Гавр![88] Круговой билет стоит безделицу — три тысячи триста сорок франков в первом классе — и действителен целый год. У отца в моем возрасте не было ничего подобного, так что мне повезло. А на полдороге я сделал вместе с тобой не включенную в программу остановку, и, ей-богу, несмотря ни на что, путешествие получается занимательным!

— Лишь бы не заехать слишком далеко!

— Не дрейфь! Пусть все идет само собой, а там будь что будет!

Болтая так без умолку, они пустили лошадей размашистой рысью и проехали уже порядочное расстояние. Хорошо тренированные лошади отлично слушались новых всадников. Если бы не страдания Мериноса из-за обожженных ног, путешественники, гордые как капитаны, свободные, как школьники на каникулах, были бы совершенно счастливы.

Но вот животные стали тяжело дышать, и молодые люди пустили их шагом. До сих пор Тотор и Меринос не успели осмотреть вьюков на седлах черных полицейских. А теперь они обнаружили там сухари, вяленое мясо, табак, соль, сахар, немного виски, прессованное сено для лошадей, — словом, запас дней на пять.

— Вот это да! — восхитился Тотор, хрустя сухарем.

— Великолепно! — подтвердил янки, обкусывая пластину мяса.

— Глоток виски, и наши бедные желудки совсем придут в порядок.

Лошади внезапно остановились и шарахнулись в сторону.

Занятые разговором и едой всадники ничего не заметили, как вдруг Тотор вскрикнул:

— Что это такое?

На тропе, по которой шли лошади, лежало что-то отливавшее металлическим, сероватым блеском.

— Надо взглянуть, — сказал Тотор, соскакивая на землю и передавая свой повод Мериносу.

Парижанин поднял большое оловянное блюдо со слегка закругленным дном. Повертев его в руках, он сказал:

— Мне кажется, это одно из корытец, в которых золотоискатели промывают золотоносную почву. Но вот странность!

— А что?

— Тут слова. Похоже, что царапали ножом.

— Прочти.

— Трудно, — заметил Тотор, — буквы неразборчивы. Погоди-ка… ах, вижу: «Жертвы бушрейнджеров… грозит смерть… Помогите несчастным…» Все, больше не могу разобрать.

— Что это за бушрейнджеры?.. Ты знаешь что-нибудь о них, Тотор?

— Да, понаслышке. Отец в бытность свою в Австралии имел дело с этим обществом…

— Обществом?

— Да! Союз что надо! Эти австралийские бушрейнджеры — разбойники, бродяги, которые обирают население буша.

— Так вот к какому союзу хотели причислить нас во что бы то ни стало мистер Пять и мистер Шесть?

— Именно!

— Послушай-ка, — сказал Меринос. — Может быть, буквы «Б. Р.», вырезанные над повешенным, — сокращение слова «бушрейнджеры»?

— И вместе со звездой составляют знак, эмблему этого собрания негодяев? Думаю, ты прав. Но довольно, не могу же я вечно торчать здесь с этим блюдом! Пусть себе лежит, где лежало, а я сяду в седло. Рысью, марш!

Заинтригованные надписью, слегка обеспокоенные, друзья снова пустились вперед. И теперь уже не останавливались до самого заката.

— Слушай, я больше не могу, — сказал наконец Меринос. — И лошади спотыкаются на каждом шагу, давай остановимся.

Всадники подъехали к лесу, который давно синел на горизонте.

— Вероятно, мы отмахали громадное расстояние, — заметил Тотор. — Пора дать отдых скакунам, да и сами поужинаем, поспим.

К седлам были привязаны ремни. Воспользовавшись ими, молодые люди стреножили лошадей. Затем расседлали их и пустили пастись.

Почву покрывал толстый ковер «синей травы», которую тотчас же принялись жадно поедать животные. А их новые хозяева устроились у подножия гигантского дерева и с наслаждением растянулись на траве.

Меринос снял обувь и с удовольствием заметил, что несмотря на отсутствие лечения, а может быть, именно поэтому, его ногам не стало хуже.

Ужинать раздумали: усталость и недавние переживания лишили молодых людей аппетита. Седла — под головы, карабины — подле себя, и вот они уже крепко спят…

Разбудило их ржание. Это кони, наевшись и отдохнув, устроили побудку. Переминаясь на спутанных ногах, они удивленно рассматривали бледнолицых в полицейских мундирах, заменивших их черных хозяев.

Тотор и Меринос открыли глаза, зевнули, потянулись и замерли от изумления.

Повсюду, насколько хватало глаз, стояли сухие деревья; большие и поменьше, но все сухие до единого!

Рядом со скрюченными и зачахшими mullees возвышались башнеобразные красные эвкалипты, вершины которых гордо вздымались на стометровую высоту. Гиганты и карлики печально вытягивали свои оголенные, почерневшие ветви, похожие на корабельные снасти.

Нигде ни листа, ни цветка, ни почки. Лес-кладбище, населенный призраками деревьев-скелетов! В ветвях стояла могильная тишина. Веселые, шумные, пестрые попугаи давно покинули этот кошмарный лес.

Только синяя трава, которую так ценят отважные австралийские пастухи, изо дня в день бороздящие здешние просторы и понемногу заселяющие их, разрослась тут изобильно и беспорядочно.