Сын лейтенанта Шмидта - [64]

Второй поток могуч. Лица, составляющие его, подъезжают к турагентству на такси и по дешевке купленных в Финляндии «Жигулях». В багаж аэропорта они сдают матерчатые чемоданы необъятных размеров и картонные ящики, полные неожиданных вещей — от бутылок «Карельского бальзама» до консервных ножей производства Новолипецкого завода металлоизделий. Причем сдают в количествах, которым могли бы позавидовать Гаргантюа и Плюшкин. Но сдающие знают: спрос на этот экзотический напиток и на ножи существует только в той стране, куда летит самолет, и именно в ней.

Это они привили к могучему дереву русского языка пугающий отросток «шоп-тур». А если смотреть дальше — наполнили около станций метро шеренги похожих на коробки из-под ботинок ларьков со спиртом в литровых бутылках, водкой «Смирнофф» и женскими трусиками в крошечных прозрачных пакетах.

Прилетев в незнакомую страну, они дружным десантом покидают самолет и сразу же бросаются по одним им известным адресам к лавочкам и магазинчикам с дурно пахнущими кожаными куртками и лежалым дамским бельем. Это «челноки». Собственно говоря, они уже и не туристы. Однажды избранный маршрут они повторяют каждый месяц. Спроси «челнока»:

— Артемиду или Айя Софию видел? — Скажет «да». Артемида, по его мнению, — армянское женское имя, а Айя София — столица Болгарии.

И наконец, третий поток также полноводен. Составляют его люди, сделавшие своей профессией вывоз по лицензии таких неаппетитных товаров, как нефть и алюминиевые бруски и ввоз по контракту таких вкусных, как коньяки и бананы. Это новые русские. За границей они не отдыхают, а тратят деньги. Представитель этого племени только спускается с трапа «боинга» (рейс Лондон — Лас-Пальмас), а белый «пежо» уже ждет.

Пятизвездочный отель.

— Вот ваш ключ от номера. О да! Мы уже год, как говорим по-русски. Завтрак в номер?

— Виски с тоником. «Арабика» в постель.

Все ясно.

— Сколько ему лет, этому русскому? Как ты думаешь, Хозе?

— Тридцать.

— Бабе тридцать три. И она не русская. Подцепил в Лондоне. В прошлом месяце она была здесь с арабом.

О, русский за границей! Ты изменился до неузнаваемости. Это американцы, те, что вместе с Марком Твеном совершили в 1867 году путешествие из Америки в Европу через океан на пароходе, и те, что летят в наши дни на серебристом аэробусе над теми же водами, различаются немногим. Твидовые в полоску брюки сменены на застиранные «Ливайс», а у сданных в багаж чемоданов появились колесики. Все остальное, а главное повадки на чужбине, не изменилось: «О, йес! Садимся в автобус. Сколько лет этой башне и кому отрубили голову на этой площади? О, йес!»

И французы, сменив брюки и юбки на джинсы, все так же бегают по камням Эскуриала и Суздаля, восклицая: «Магнифик!» и «Ремаркабль!».

А русские?

Где приезжий в темной визитке и шляпе, что катил в легком ландо по узкой горной дороге над самым Баденским озером? Больная печень. Курский помещик на водах. Оранжевое, похожее на испорченный апельсин солнце нехотя опускалось в воду. Ландо затемно въезжает в городок и останавливается около здания с игривой надписью «Казино». Здесь помещик за одну ночь спустит все деньги, необходимые ему для лечения.

Где его собрат, что каждый вечер сидит в ложе парижского театра и ждет, когда голос примадонны оборвется на верхнем «ля»? Тогда он вскакивает и бурно аплодирует, а потом уходит в свой скромный гостиничный номер и молча лежит, глядя в потолок. Будет что вспомнить долгими мариупольскими или таганрогскими вечерами…

Неудивительно, что ранним утром около офиса фирмы «Садко» согласно этому делению собрались, не смешиваясь, три разных табунчика. В одном стояли прибывшие на личных машинах, желающие, как и председатель правления, полюбоваться сокровищами Индии. Эти были одеты с иголочки, с чемоданами турецкой кожи, а иногда даже с изобретенными японцами модерн-баулами на колесах. Во втором — угрюмо ждали отправления дети мрачного шоп-племени. Их отличала униформа — пестрые спортивные костюмы и матерчатые, связанные в пакеты необъятных размеров, саквояжи. В сторонке мыкался взвод пилигримов, одетых в застойные костюмы, с рюкзаками, маршрут их лежал в Соликамск, они уже знали, что автобус им будет подан в последнюю очередь, а рейс на Пермь, скорее всего, отменят.

Но именно к их разговорам Николай почему-то прислушивался с особым интересом.

— В 1965 году сплавлялись мы по Катуни. У Большого буруна нас как швырнет. Носом о камень! Очухались в воде, у каждого в руке весло.

— А я попала в тур на острова Франца Иосифа. Единственный тур — больше его не повторяли. Шли мы туда на «Академике Ферсмане», высадились на остров Хейса. Идем, а на берегу каменный гурий и дощечка: «Здесь были обнаружены останки членов экспедиции Смита». Зашли за гурий, а там белый медведь!

— Да-а… Ах, как славно было!

И глаза бывалых туристов заволакиваются голубой мечтательной дымкой.

Николая неудержимо потянуло к ним.

— Романтика дальних странствий? — сурово сказал он, перейдя нейтральную полосу, которая отделяла испытанных палаточников от челноков и постояльцев четырехзвездочных отелей. — Не лейте слезы, есть и сейчас кое-что хорошее. Недавно беседовал с одним дельцом: компания предлагает за умеренную плату посещение бермудского треугольника.