Сын крестьянский - [6]

Тут же подле вала Болотников увидел множество людей. Было необычайное оживление. На земле, разложив инструменты, расположились ремесленники, одевавшие, обувавшие, вооружавшие донской город. Здесь же стояли лавчонки, торговали снедью, вином, тканями, поношенной одеждой, обувью, всевозможными украшениями, оружием. Повсюду пестрели толпы. Люди кричали, пели, смеялись, проносились на конях. В углу большой площади группа казаков состязалась в стрельбе. Немало было подгулявших, пляшущих. То и дело встречались сказители, скрипачи, домрачеи, жившие подаяниями. С балалайками и турецкими тулумбасами пробежала кучка скоморохов. Несколько поодаль стояли курени — дворы с хатами, крытыми воловьей кожей, войлоком. Оконца в хатах были затянуты слюдой или бычьим пузырем.

Иван спросил у одного из прохожих:

— Гей, казаче! Где мне атамана найти?

Тот молча указал перстом на ближайший большой курень.

У входа в курень полоскался на ветру шелковый стяг малинового цвета. Иван вошел в сени. Там сидели на лавке двое молодцов и с азартом играли в кости. На вопрос об атамане один из них указал на дверь в соседнюю горницу.

Горница атамана была увешана волчьими, лисьими, барсучьими шкурами, а на них красовались мушкеты, пистоли, кинжалы, сабли, луки со стрелами — словом, целый арсенал. У дубового стола сидел в кресле «сам атаман», как подумал Иван. То был сухощавый человек средних лет — острый нос, окладистая русая борода, серые проницательные глаза под нависшими бровями. Одет был атаман в желтый бархатный кафтан. На лавке возле него лежала сабля в дорогих ножнах, на столе — булава и черная барашковая шапка с желтым шлыком. Тут же, на столе, стояли жбан с медом и серебряная чара. Сбоку притулился писарь, молодой казачина в черном бешмете, черноглазый, черноусый, волосы стрижены в кружок. Он старательно писал гусиным пером на пергаменте под диктовку атамана.

Болотников постоял, потом сел у стены на лавку. Атаман выпил меду, расправил усы и продолжал: «…и ведомо тебе, великий государь, что татарове с турским султаном о рати супротив земли русской помышляют…»

— А тебе чего надобно? — посмотрел атаман на Болотникова, внезапно прервав послание.

— Служить, атаман, к тебе прибыл.

— Конь есть?

— Конь есть.

— В бога веруешь?

— Верую.

— Какого чина-звания?

— Холоп я.

— Теперь ты более не холоп. У нас холопов нет. Разумеешь?

— Разумею.

— Беглый?

— Беглый.

— Ладно! Видать, парень подходящий. Поглядим, какой ты вояка! Гей, Кокин! Пидь до мэнэ! — кликнул атаман по-украински.

Из сеней в горницу ввалился здоровенный, огромного роста казак. У него свисали длинные черные усы и был гладко выбрит синий подбородок. По правой щеке казака проходил темно-красный шрам.

— Чего, атаман, треба? — спокойно спросил он густым басом.

— Пиды, Кока, до дядькивского куреня с цим хлопцем. Вин там служыты буде.

Кокин повел Ивана. Разговорились. Неожиданно запорожец заговорил на чистейшем русском языке. Он был родом из-под Москвы, но уже долго казаковал в Запорожье.

— Так вот, паря, служить станешь в дядьковском курене. Заутра три сотни уходят от нас в Дикое Поле. Сегодня уж уехали.

— Я, должно, их видел. Мимо меня пролетели, как стая соколов!

— Они, они! Татарва рыщет близ одного кургана. Беспременно удумали учинить набег на станицы наши донские и, быть может, на стольный наш город Раздоры. Отогнать надо!

Иван быстро освоился в дядьковском курене. Слово «курень» имело двоякое значение: двор, усадьба и низовое казачье подразделение.

Он, как лист, закружился в вихре казачьей жизни с ее битвами, с ее безудержным, бесшабашным весельем, с ее тяготами и заботами, которых было немало.

Вскоре Болотников стал заправским донским казаком.

…Как-то отправились в большой поход. Шли к Крымскому ханству, охватывавшему в то время всю Таврию и все северо-западное побережье Азовского моря.

К вечеру прибыли в лесок, где казаков из Раздоров дожидались сотни, собранные в других донских станицах. Расположились на ночь. Костров не жгли. Под утро, еще в темноте, тронулись далее. Был приказ — соблюдать тишину.

Гасли звезды. Отряд спустился в большую, поросшую кустарником балку. Клубился туман. Тишина… Изредка пискнет пролетающий чибис, заржет конь, но тут же замолкнет, сдерживаемый хозяином. Туман рассеивался. Вставало солнце, озаряя степь.

— По коням!

Впереди выбранный походный атаман, а за ним казаки тронулись широкой лентой, набирая рыси. Когда въехали на холм, Болотников увидел в низине конников с пиками.

— Татарва! — пронеслось по казачьим рядам.

— Дывысь, ватага, дывысь! — гаркнул около Ивана Кокин.

К ним несся татарский загон в несколько рядов. Шагов за сто татары разбились на три отряда. Один мчался в лоб казанам, которые по приказу атамана построились клином. Два других отряда скакали на фланги. Татары были на низких, крепких лошадях. Глаза у татар маленькие, узкие, лица скуластые, широкие, волос на них мало. Ярко блестели на солнце их оружие и доспехи. На голове — железные каски, а то и тюбетейки. Металлические нагрудники и латы. У некоторых и лошади были покрыты латами. Железные щиты. Пики с крючьями, чтобы стаскивать врага с коня, арканы, луки со стрелами в колчанах, самопалы, кривые сабли. Из-под лат видны кафтаны, кожаные штаны.