Сын красного ярла - [4]

— Здравствуйте. Я Глеб.

Вот так и сказал. А потом еще усмехнулся и добавил:

— «Го мон» — это, если не ошибаюсь, по-датски «доброе утро». А сейчас четверть третьего.

Но вот как-то так он ухитрился меня поправить, что и обидно не стало. Так, сначала почувствовала себя глупо, но это со многими бывает, кто пытается на чужом языке говорить. Так и называется — «языковой барьер». Да, но Танька хороша! Подсунула мне датский вместо норвежского… Так что я посмеялась и проводила его в гостиную.

Вечер прошел на удивление спокойно. Глеб занимал много места, но совершенно не раздражал. Как будто так и надо, что на моем диване сидит красноволосый норвежец и ведет светские беседы. По-русски, кстати сказать, он говорил без акцента.

Я смотрела на него и думала: вроде бы он все понимает, вроде бы мы его понимаем — а чувствуется, что иностранец. Сколько я их видела, столько удивлялась: никогда с русским не спутаешь. Причем русский может быть тамошний, то есть лет пятнадцать прожил, и все равно родина въедается так, что хоть шкуру целиком меняй. Все иностранцы какие-то неземные, не от мира сего, другого слова нет. Всегда улыбаются, причем не так, как мы — у них глаза теплеют. А когда натыкаются на проблему — расстраиваются, как дети.

А мы вечно глядим как звери, загнанные в угол. Пусть даже угол этот в золотой клетке, все равно он угол. И все равно мы в него загнаны. А на иностранцев ничего не давит. Из-за этого они порой кажутся слишком поверхностными, а русские — натурами, подверженными сильным страстям. Не так. Просто мы вечно озабочены. А они — вечно знают, что у них нерешаемых проблем нет.

— Наташа как рада будет, — вздыхала Елена Петровна. — Она очень хотела, чтобы Глеб на русской женился. Да и мы, чего греха таить…

— А ваш отец, Глеб? — спросила я.

Он усмехнулся:

— Мой отец сам женат на русской. — Помолчал. — Он не вмешивается в мою личную жизнь.

Мой дурак прокашлялся.

— Вот что… Ты мне скажи — ты Глеб или Олаф? На самом деле? По документам?

Он еще удивляется, чего я его дураком называю! Ведь тридцать раз объяснила: Олаф он, Олаф. Так нет, обязательно надо бестактный вопрос задать! А все оттого, что считается, будто женщина ничего умного сказать не в состоянии, непременно перепроверить нужно.

— Олаф, — согласился наш гость, к счастью, не обидевшись. — Глебом меня дома зовут. И здесь, в России. В госпитале, — он улыбнулся, — я Глеб Иванович. А что фамилия… Думают, что я еврей. Здесь почему-то принято считать, что хороший врач обязательно евреем должен быть. И любая нерусская фамилия — еврейская.

— Ну хорошо… Глеб. Так вот, Глеб. Есть одна загвоздка. Ты человек умный, должен понимать. Оно, конечно, законом разрешены браки с четырнадцати, только мы против.

Дурак-то дурак, а умный! Молодец, однако, сразу к делу. И как сказал, а? Коротко, не обидно, но твердо. Ну, на самом деле мужик у меня неглупый, положа руку на сердце. Я на него положиться всегда могу.

— В следующем году ей восемнадцать будет — тогда милости просим, — веско закончил муж.

Юлька прокраснела, кажется, до костей. Не выдержала, убежала на кухню — краснеть там. А Глеб посерьезнел.

— Неприятно, — признался он. — Дело в том, что мой российский контракт через три месяца заканчивается. И я еду во Францию. На год. Конечно, я бы хотел, чтобы Юля поехала со мной. Не будучи моей женой, она получит визу только на две недели.

Муж крякнул недовольно. На пороге возникла Юлька, и на моське у нее ясно было пропечатано: не разрешите — без вашего ведома распишусь и все равно уеду. Ну да, конечно, тут я ее как нельзя лучше понимала: во Францию хочется. И не в романтике дело, а в том, что больно много в этой самой Франции предприимчивых француженок.

— Юля, между прочим, учится, — заметил мой дурак. — Первый курс заканчивает.

— Знаю, — кивнул Глеб. — Мы обсудили эту проблему. Я могу помочь ей перевестись в один из парижских колледжей. Это не университет, конечно, но кое-что. И есть возможность получить практику в одном из Домов Моды. А доучится она в Бергене. Это даже лучше — если она захочет сделать карьеру, норвежский диплом позволит ей быстро найти работу. С российским дипломом возникнут сложности, ей придется сдавать квалификационный экзамен, причем на норвежском языке. Проще сразу учиться там.

Мой дурак разинул было рот, чтоб возразить, но я успела его опередить:

— Глеб, поймите, это так неожиданно… У вас, конечно, все давно обдумано и решено, но мы только недавно узнали о вашем существовании и… планах… эээ… словом, нам надо привыкнуть и подумать.

— Разумеется, — Глеб не стал развивать тему.

Ну конечно, он нам понравился. Да не то слово — понравился! Я думала, что Юлька наконец-то нашла стоящего ее мужчину. Как он твердо сказал, что намерен жениться… И так отстаивал свою позицию! Мой дурак, правда, шипел вечером, мол, мог бы и подождать, раз так любит, но я ему все объяснила: это не Ваня, каких на десяток трое. Таких, как Глеб, — единицы. Ну кто еще согласится жениться на русской, да еще и помогать ей сделать карьеру! Тут, конечно, я про себя думала, что никакой карьеры Юльке не понадобится, закончит институт или колледж и займется семьей. Детишки пойдут — какая уж там карьера!