Сын Красного корсара - [27]

— Да, сеньор граф, но вам придется поторопиться, чтобы вручить их.

— Почему?

— Потому что они в данный момент действуют на континенте, точнее — на Панамском перешейке, на Тихоокеанском побережье. Последние известия от них принесли флибустьеры с острова Сан-Хуан. Они, кажется, занимаются там нападением на галеоны, которые время от времени Перу посылает в Панаму.

— Стало быть, я должен пересечь перешеек, чтобы найти их? — спросил сеньор ди Вентимилья, казалось, не слишком обрадованный этим известием.

— Капитан, — вмешался Мендоса, которого насторожило дурное настроение корсара. — Пуэбло-Вьехо находится на континенте, и мы не можем подойти к нему на нашем фрегате. Мы посетим этот чудный городок, чтобы пожать руку маркизу де Монтелимар; а потом отправимся разыскивать знаменитых флибустьеров, без которых ничего не сможем делать.

— Ты как всегда прав, дружище, — согласился граф, немного успокаиваясь.

— Вот моя хижина, — сказал буканьер, и в тот же момент собаки с радостным лаем бросились вперед.

Под группой великолепных высоких пальм из пальмовой поросли показалось жалкое жилище, построенное из плохо переплетенных веток и нескольких жердей; поверх каркаса были набросаны шкуры, которым полагалось защищать хозяина и его слугу от ливней, время от времени обрушивавшихся с неслыханной силой на остров.

В нескольких метрах, под навесом, помещалась кухня, состоявшая из трех или четырех камней, служивших камином, пары вертелов и глиняного кувшина с водой.

Вокруг сушились бычьи шкуры, хранилось вяленое и копченое мясо, прикрытое огромными банановыми листьями.

— Вот мой дворец! — рассмеялся буканьер. — Здесь многое надо бы починить, да у меня все не находится времени стать дровосеком. Входите, сеньор граф.

Внутри лачуга выглядела не лучше, чем снаружи. Охапка сухих листьев служила постелью — это была единственная мебель охотника, который когда-то, возможно, жил в изысканной роскоши в столице Франции.

К столбам были подвешены огромные ножи, перепачканные кровью по самую рукоятку, гигантские бычьи рога, наполненные, видимо, порохом, кожаные мешочки с пулями и тыквы, служившие бутылками.

— Индейское жилище! — определил граф.

— Хуже, сеньор! — ответил буканьер. — Эти дикари умеют строить хижины куда удобнее нашей… Располагайтесь, сеньоры, а я приготовлю для вас завтрак. Вот и мой помощник с припасами.

Перепачканный кровью с головы до ног юноша шел с трудом, неся на плечах большие куски мяса, вырезанные из бычьей туши, и восхитительный на вид язык.

— Быстрей, Корталь, — резко бросил буканьер. — У нас гости, им надо предложить великолепное жаркое из языка. У нас осталась со вчерашнего холодная свинина?

— Да, — ответил юноша. — А бычья шкура?

— Ты заберешь ее позже. Никто ее не унесет.

Новобранец бросил мясо в траву, мельком взглянул на гостей, дотронулся окровавленной правой рукой до своей выгоревшей и продырявленной в десятке мест шляпы; потом разжег огонь, в то время как хозяин готовил язык и нанизывал его на вертел.

— Нисколько не завидую жизни этого бедного паренька, — проговорил гасконец, указывая на новобранца. — А ведь и он, возможно, когда-то принадлежал к добропорядочному семейству.

— Сколько времени длится обучение? — спросил граф.

— Обычно три года, — сказал Мендоса. — Потом новобранцы переходят в буканьеры. Но три года продолжаются страдания, с парнями обращаются как с рабами, их не минуют ни побои, ни мучения всякого рода. В повседневной жизни буканьеров вечно сопровождает кровь, поэтому они быстро черствеют: убить что быка, что человека — для них одно и то же. В них есть только одно ценное качество: они честны и гостеприимны.

— А разве новобранец, когда он перейдет в буканьеры, не станет лучше обращаться со своим помощником?

— Дело так обстоит, капитан, — ответил Мендоса, — что они очень хотят выместить на новичке все побои, полученные ими в годы рабства, и все вынесенные мучения.

Пока они так беседовали, Буттафуоко и его слуга в четыре руки готовили обед, правда, очень обильный, но и очень простой, потому что состоял только из куска холодной свинины, плохо прожаренного бычьего языка и пальмовых завязей, которые — плохо ли, хорошо ли — заменяли отсутствующий хлеб. Бедным охотникам очень редко удавалось получить немного зерна, и этот день становился для них праздником. Жаркое вскоре было готово; помощник подал его на листе банана вместе с парой огромных костей, загодя перерубленных, чтобы удобнее было высасывать сырой и еще теплый мозг.

— Сожалею, сеньор граф, что не могу предложить больше, — сказал Буттафуоко, старавшийся быть любезным. — Владей я своим старым замком в Нормандии, не так бы принял племянника великого Черного корсара… Ба! — добавил он, сморщив лоб, и глубокое чувство вырисовалось на его загорелом лице. — Не стоит пробуждать столь далеких воспоминаний. Прошлое для меня умерло, после того как я пересек экватор… Ешьте, господа!

Он разрезал огромным ножом язык и свинину, рассек на несколько кусков пальмовые завязи — и все это с какой-то злобой, выдававшей глубокую взволнованность, потом жестом показал гостям, что можно начинать трапезу.