Сын Казана - [20]

— Бари, Бари, Бари!..

Ее голова, плечи и обе руки были теперь уже под валуном. Глаза светились уже совсем близко от Бари. Он заскулил. Сознание какой-то большой неминуемой опасности охватило его всего.

А затем…

Нипиза вдруг почувствовала на своих плечах давление, и в тех самых глазах, который только что так приветливо смотрели на Бари, вдруг мелькнуло выражение ужаса. Она громко вскрикнула, и такого крика Бари еще ни разу не слыхал во всей Пустыне. Это был дикий, раздиравший душу вопль, полный судорожной боязни. Пьеро не слышал этого первого ее призыва. До него донеслись только второй и третий, и затем последовали один за другим стоны, когда оседавшая масса стала окончательно сдавливать нежное тело Нипизы. Он побежал к ней со всех ног. Крики становились все слабее и наконец замерли совсем. Пьеро увидел, как Бари выскочил из-под камня и сломя голову помчался к выходу из ущелья, и в ту же минуту заметил торчавшие оттуда же платье и обутые в мокасины ноги Нипизы. Вся же остальная чась ее тела оказалась скрытой под камнем.

Как сумасшедший Пьеро стал ее откапывать. Когда через некоторое время он вытащил ее из-под валуна, то она была бледна как смерть и не двигалась. Глаза у нее были закрыты. О приложил к не руку, и ему показалось, что она уже умерла, и тяжкий вопль вырвался у него из глубины души. Но он знал, как нужно было приводить человека в чувство. Он разорвал на ней платье и тут только убедился, что, вопреки опасениям, все кости у нее были целы. тогда он побежал за водой. Когда же он возвратился, то оа лежала уже с открытыми глазами и тяжело дышала.

— Какое счастье! — воскликнул Пьеро и вдруг зарыдал и опустился перед ней на колени. — Нипиза, моя Нипиза!

Она улыбнулась ему и взялась руками за грудь. Пьеро притянул ее к себе и обнял, совершенно позабыв о воде, которую достал с таким трудом.

А несколько позже, когда он встал на колени и заглянул под камень, то побледнел как смерть и воскликнул:

— Какой ужас! Что, если бы не оказалось под камнем этой глубокой впадины, Нипиза? Что было бы тогда?..

Он содрогнулся и не сказал более ни слова. Но Нипиза, счастливая тем, что так легко отделалась, протянула к нему руку и с улыбкой ответила:

— А все-таки это интересно!..Но знаешь, отец, ни один возлюбленный не будет меня так сжимать в своих объятиях, как этот камень!

Лицо Пьеро омрачилось, и он низко над ней нагнулся:

— Ни один! — резко сказал он. — Никогда!

О, он вспомнил о том, что Мак-Таггарт, фактор с озера Лабкэн, уже присватался к ней, и, крепко сжав кулаки, только тихонько поцеловал ее в голову.

ВСЕ-ТАКИ СДРУЖИЛИСЬ

В дикой тревоге от отчаянных криков Нипизы и от вида Пьеро, когда тот, сломя голову, бросился в его сторону от трупа Вакайю, Бари долго бежал без оглядки, насколько хватило у него духа. Когда же он, наконец, остановился и перевел дыхание, то был уже далеко от ущелья и находился как раз около заводи бобров. Целую неделю Бари не бывал около этой заводи. Он не забыл ни Сломанного Зуба, ни Умиска, ни других маленьких бобрят но Вакайю и его ежедневные ловли свежей рыбы были для него большим искушением. Теперь Вакайю уже вовсе не существовал на свете. Бари чувствовал, что большой черный медведь уже никогда больше не будет ловить рыбу в спокойных омутах и в шумливых перекатах и что там, где до этого так мирно и в таком довольстве протекала жизнь, теперь грозили одни только опасности и как до этого он все свое благополучие строил на возвращении в свою родную берлогу под валежником, так и теперь, в минуту крайнего отчаяния, прибежал именно к бобрам. Трудно было бы определить, кого он, собственно, боялся, но во всяком случае не Нипизы. Правда, она за ним гналась. Он даже чувствовал, как она схватила было его руками и как коснулись его ее мягкие волосы. Но все-таки ее он вовсе не боялся! И если он останавливался иногда на своем бегу и оглядывался назад, то разве только для того, чтобы лишний раз поглядеть, не следует ли за ним именно она. От нее одной он не убежал бы никогда. В ее глазах, голосе и руках было для него что-то притягательное. Теперь его угнетали еще большая тоска и большее одиночество, и всю ночь он видел тревожные сны. Он нашел себе укромное местечко под большим корнем сосны невдалеке от колонии бобров, улегся там и всю ночь видел во сне мать, Казана, свою родную кучу валежника, Умиска и Нипизу. Однажды, пробудившись, он принял корень сосны за Серую волчицу, и когда понял, что это была не она, то и Пьеро и Нипиза, услышав, как он после этого заплакал, сразу определили бы, что, собственно, он увидел во сне. То и дело перед ним проходили тревожные события того дня. То ему снились Вакайю и его ужасная смерть, то глаза Нипизы приближались почти вплотную к его глазам, то он слышал ее голос, который почему-то казался ему сладкой музыкой, то до него долетали ее страшные стоны.

Он был рад, когда наступил рассвет. Он не подумал даже о пище, а прямо побежал к бобрам. Теперь во всей его осанке уже не было ни надежды, ни предвкушения. Он вспомнил, что, поскольку животные могут разговаривать между собой, Умиск и его товарищи так прямо и сказали ему, чтобы он больше к ним не приставал. Но уже одно то, что он был теперь около них, не давало ему чувствовать себя таким одиноким. А он был более чем одинок. Волк угомонился в нем на время. Теперь им властвовала уже собака.