Сын ХАМАС - [79]

Доехав до Иорданской границы, я показал паспорт. Я беспокоился, потому что хотя американская виза была выдана на три года, срок паспорта истекал меньше чем через тридцать дней. «Пожалуйста, — молился я, — просто пусти меня в Иорданию на один день. Это все, что мне нужно».

Но все мои тревоги были напрасны. Никаких проблем не возникло. Я поймал такси в Амман и купил билет на рейс Air France. Несколько часов провел в отеле, затем отправился в международный аэропорт «Амман Королева Алиа» и сел в самолет до Калифорнии с пересадкой в Париже.

Сидя в самолете, я думал о том, что оставил позади — как хорошее, так и плохое: о моей семье и друзьях, а также о бесконечных реках крови, грязи и нищете.

Потребовалось время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что я действительно свободен: свободен и могу быть самим собой, свободен от тайных встреч и израильских тюрем, свободен от необходимости всегда оглядываться через плечо.

Это было странно. И замечательно.

* * *

Шагая однажды по улице в Калифорнии, я вдруг увидел впереди знакомое лицо. Это было лицо Махера Одеха — идейного вдохновителя терроризма, стоящего за многими терактами смертников, парня, которого я видел в 2000 году, когда ко мне пришли вооруженные бандиты Арафата. Позже я узнал в них основателей «Бригады мучеников Аль-Аксы».

Сначала я не был до конца уверен, что это Одех. Люди выглядят иначе в разных обстоятельствах. Я надеялся, что ошибся. ХАМАС никогда не посмел бы проводить свои боевые операции в США. Для США было бы очень плохо, если бы это был он. А для меня и подавно.

Наши взгляды пересеклись и задержались друг на друге на долю секунды. Я был почти уверен, что он узнал меня, прежде чем пошел своей дорогой.

ЭПИЛОГ

В июле 2008 года я ужинал в ресторанчике со своим другом Ави Иссачарофф, журналистом израильской газеты Haaretz. рассказал ему историю своего превращения в христианина, потому что хотел, чтобы эта новость пришла из Израиля, а не с Запада. Статья появилась в его газете под заголовком «Блудный сын».

Как и в случае с другими последователями Иисуса, мое публичное заявление разбило сердца мамы и отца, братьев, сестер и друзей.

Мой друг Джамаль был одним из немногих, кто остался с моей семьей разделить их стыд и плакал вместе с ними. Сильно тосковавший после моего отъезда, Джамаль вскоре встретил прекрасную молодую женщину, объявил о помолвке и женился через две недели после выхода статьи в Haaretz.

На его свадьбе моя семья не могла сдержать слез, потому что все происходившее напоминало им обо мне — о том, что я разрушил свое будущее, что я никогда не женюсь и у меня не будет мусульманской семьи. Видя их печаль, плакали даже новобрачные. Другие гости тоже не могли сдержать слез, но, я уверен, по другой причине. «Ты что, не мог подождать со своим заявлением еще пару недель, пока я не женюсь? — возмущался Джамаль, когда чуть позже мы разговаривали с ним по телефону. — Ты превратил лучший день моей жизни в кошмар».

Я чувствовал себя виноватым. К счастью, Джамаль и по сей день остается моим лучшим другом.

Отец узнал о новости в тюремной камере. Он проснулся в этот день и узнал, что его старший сын принял христианство. По его мнению, я уничтожил свое собственное будущее и будущее его семьи. Он считает, что однажды меня заберут в ад прямо у него на глазах, и мы будем разлучены навеки.

Он плакал, как ребенок, и не хотел уходить из камеры.

Заключенные из всех группировок сочувствовали ему: «Мы все ваши сыновья, Абу Хасан, — говорили они. — Пожалуйста, успокойтесь».

У отца не было доказательств достоверности этой вести. Но неделю спустя в тюрьму пришла моя 17-летняя сестра Анхар — только ей разрешалось навещать его. Он взглянул ей в глаза и понял, что все это — правда. Он был не в силах совладать с собой. Заключенные оставили своих родственников, пришедших повидаться с ними, подходили к отцу, целовали его голову и плакали вместе с ним. Он пытался отдышаться и извиниться перед ними, но рыдания настигали его с новой силой. Плакали даже израильские охранники, уважавшие отца.

Я послал ему письмо на шести страницах. Я написал, как важно ему открыть истинную природу Бога, которого он всегда любил, но никогда не знал.

Мои родственники с нетерпением ждали, что отец отречется от меня. Когда он отказался это сделать, они отвернулись от его жены и детей. Но отец знал, что в случае его отречения террористы ХАМАС убьют меня. И он оставил меня под своей защитой, несмотря на то, что я причинил ему невыносимую боль.

Еще через восемь недель заключенные тюрьмы «Кетциот» в Негеве объявили о готовящемся бунте. Шабас, Управление тюрем Израиля, попросило моего отца сделать все, что в его силах, чтобы успокоить заключенных.

Как-то мне позвонила мама, с которой мы созванивались раз в неделю со времени моего отъезда в Америку: «Твой отец в Негеве. Некоторым заключенным тайно передали мобильные. Ты хочешь поговорить с ним?»

Я не мог поверить в это. Я не думал, что у меня будет шанс пообщаться с отцом до его освобождения из тюрьмы.

Я набрал номер. Никто не отвечал. Я набрал снова.

— Алло!

Его голос. У меня перехватило дыхание.