Сын ХАМАС - [5]

Внутри здания нас встретил врач, который быстро осмотрел меня, очевидно, с целью убедиться, что я достаточно здоров и смогу выдержать допрос. Должно быть, я был в удовлетворительном состоянии, потому что через пару минут наручники и повязка снова были на мне, и я вновь оказался в джипе.

Когда я попытался кое-как устроиться в малом пространстве, обычно предназначенном для ног пассажиров, крепкий солдат придавил меня ногой в тяжелом ботинке и приставил к груди дуло винтовки М-16. Воздух под сиденьем машины был так насыщен горячими парами бензина, что горло стиснула судорога. При попытке изменить скрюченное положение я почувствовал, как винтовка еще сильнее уперлась в грудь.

Внезапно тело пронзила жгучая боль, пальцы судорожно сжались. Ощущение было такое, будто внутри черепа взорвались ракеты. Должно быть, один из солдат прикладом огрел меня по голове. Прежде чем я успел хоть как-то защититься, он ударил меня снова, еще сильнее, и к тому же попал в глаз. Я попытался отодвинуться, чтобы меня нельзя было достать, но другой солдат, тот самый, что использовал меня как подставку для ног, водрузил меня на место. «Не рыпайся! Пристрелю!» — заорал он.

Но я не мог выполнить его приказ. Каждый раз, когда его товарищ бил меня, я невольно отшатывался от удара.

Под грубой повязкой глаза начинали опухать, лицо онемело. Ноги затекли. Дыхание стало частым и прерывистым. Мне никогда не было так больно. Но хуже физических страданий был ужас из-за того, что я оказался во власти чего-то беспощадного, дикого и бесчеловечного. Разум буксовал, когда я пытался постичь мотивы моих мучителей. Я понимаю, когда сражаются и убивают из ненависти, мести, в приступе ярости или даже по необходимости. Но я ничего не сделал этим солдатам. Я не сопротивлялся. Я выполнил все их требования. Я не представлял для них никакой угрозы. Я был связан, с повязкой на глазах, безоружен. Что же было внутри у этих людей, если они получали такое наслаждение от боли, которую причиняли мне?

Я подумал о том, что станет с матерью, когда она узнает, что я арестован. Мой отец уже сидел в израильской тюрьме, и главой семьи был я. Неужели я, так же, как и отец, проведу в заключении месяцы или даже годы? Если так, каково придется матери? Я начал понимать, что чувствовал отец — тревогу за семью и горечь от осознания, что мы волнуемся за него. Когда я представил себе лицо матери, на глаза навернулись слезы.

Я поймал себя на мысли: не станут ли годы моей учебы пустой тратой времени? Если я окажусь в израильской тюрьме, значит, я пропущу предстоящий через месяц экзамен. Бесчисленные вопросы и восклицания роем носились в моей голове, несмотря на удары, которые продолжали сыпаться: «Почему вы бьете меня? Что я сделал? Я не террорист! Я просто подросток. Зачем вы делаете мне больно?»

Я почти уверен, что несколько раз терял сознание, но когда приходил в себя, солдаты все еще были рядом и продолжали избивать меня. Единственное, что мне оставалось, — кричать. Вдруг я почувствовал, как желчь поднимается по задней стенке гортани, меня тут же стошнило, и я весь перепачкался собственной рвотой.

Теряя сознание, в полуобморочном состоянии я с горечью подумал: «Это конец? Неужели я умру, так толком и не начав жить?»

Глава вторая ЛЕСТНИЦА ВЕРЫ 1955–1977

Меня зовут Мосаб Хасан Юсеф. Я старший сын шейха Хасана Юсефа, одного из семи основателей движения ХАМАС. Я родился на Западном берегу реки Иордан, в городе Рамалла, и принадлежу к одной из наиболее религиозных мусульманских семей на Ближнем Востоке.

Моя история начинается с моего деда, шейха Юсефа Дауда, который был религиозным лидером, или имамом, деревни Аль-Джания, расположенной в той части Израиля, которая в Библии называется Иудея и Самария. Я обожал своего деда. Его мягкая белая борода щекотала мою щеку, когда он крепко обнимал меня, и я мог часами сидеть, слушая звук его приятного голоса, монотонно нараспев повторявшего азан — исламский призыв к молитве. Возможность наблюдать за этим мне представлялась часто, поскольку мусульмане совершают этот обряд пять раз в день. Красиво призывать людей на молитву и читать Коран вовсе не простое дело, но когда это делал мой дед, звук его голоса был завораживающим.

В детстве некоторые певчие сильно раздражали меня, и порой мне хотелось заткнуть себе уши. Но дедушка был страстно увлеченным человеком, когда он пел, слушатели погружались в глубокий смысл азана. Он верил в каждое слово.

Во время иорданского правления и израильской оккупации в Аль-Джании проживало около четырехсот человек. Местные жители этой маленькой деревушки мало интересовали политиков. Притаившаяся среди пологих холмов в нескольких километрах к северо-западу от Рамаллы, Аль-Джания была очень живописным и поистине прекрасным местом. Рассветы окрашивали окрестности всеми оттенками розового и фиолетового. Воздух был чист и прозрачен, и с вершины любого холма можно было увидеть раскинувшееся вдали Средиземное море.

Каждое утро, к четырем часам, дедушка шагал в мечеть. Закончив утреннюю молитву, он со своим маленьким осликом уходил в поле: обрабатывал землю, ухаживал за оливковыми деревьями и пил свежую воду из ручья, протекавшего по склону горы. В то время никто и понятия не имел о загрязнении воздуха, потому что на всю Аль-Джанию был только один автомобиль.