Сын гетмана - [4]

– Да как на тебя не сердиться? Татарчонок ты этакий, мразь ты этакая!

– Не кричи, татко, еще корчмари услышат, – спокойно проговорил мальчик. – Слушай лучше, что я тебе скажу: не хочу я больше с тобою ехать к панам, отпусти меня с дидом Ганжою и Смольчугом. Не отпустишь добром, все равно, в Сечь убегу!

Богдан стоял как ошеломленный.

– Да ты, хлопец, и впрямь с ума спятил. Какой ты казак, тебя от земли не видать!

– Я, тато, знаю, что в Сечи есть много мальчиков, и в походы они с другими казаками ходят. Вон и Смольчуг с семи лет всюду за дидом во все его походы ходит.

– Вот то-то и есть, что они вскружили тебе голову своими рассказами. Убежать задумаешь – на цепь посажу.

– Не пустишь добром? – с угрозою в голосе спросил мальчик.

– И не думай, и мысль всякую из головы выкинь.

– Добре! – протянул Тимош, и зловещая, угрюмая нотка прозвучала в его голосе.

Они молча вернулись в корчму. Казаки уже спали, только Ганжа с корчмарем да еще с каким-то подозрительным человеком перешептывались в углу. Подле них, на печи, спал пожилой плотный широкоплечий казак, Иван Злой. Он ворочался с боку на бок и громко храпел.

Тимош окинул их быстрым взглядом, но сейчас же, потупив глаза, поплелся за отцом в дальний угол, где набросано было свежее сено, прикрытое бурками. Они улеглись; Богдан положил Тимоша к стене и загородил его своим тучным телом.

Проспал он долго. Солнце стояло уже высоко, когда он, лениво позевывая, поднялся со своей импровизированной постели.

Первое, что поразило его, было отсутствие Тимоша. В углу на сене никого не было. Вчерашние события быстро пронеслись в его голове, и он, как ужаленный, вскочил на ноги.

– Где хлопец? – грозно крикнул он вертевшейся около печки Хайке.

Та плутовски закрыла глаза и с самою заискивающею улыбкою проговорила:

– Ваша мосць сами знаете, где они...

– Кто они? – С бешенством крикнул сотник. – Будешь ли ты говорить толком?

Хайка оторопела.

– Да паны ж казаки и пан маленький хлопец. Они уехали рано, рано на заре, когда все еще спали.

Богдан с сердцем хлопнул себя по лбу.

– И как мне не пришло в голову, что Тимош может убежать? – прошептал он. – Да хорош и Ганжа, взял с собою ребенка в такое опасное предприятие.

Богдан готов был рвать на себе волосы: в сердцах он накинулся на жену корчмаря.

– Чего вы смотрели? Зачем вы пустили с ними ребенка без моего ведома? Пусть бы ехали сами и ломали себе головы... Я вас всех в порошок изотру!.. – кричал он, топая ногами.

Хайка совсем растерялась; вытаращила глаза на грозного казака и незаметно попятилась к двери. Улучив благоприятную минуту, она юркнула за дверь и побежала к Янкелю, сновавшему между рабочими. Она безмолвно поманила его пальцем и, отведя в сторону, с испугом затараторила:

– Ой, Янкелю, Янкелю! Я не знаю, как душа во мне держится! Ой! Как я испугалася! Ой, ноги подкашиваются...

– Что случилось? – с испугом спросил Янкель.

– Тот, атаман-то казацкий... Ой, беда наша!

– Да говори толком! – сам дрожа от страху, расспрашивал Янкель. – Прибил он кого? Убил?

– Ой, нет! Ой, нет! Хуже, хуже!

Янкель едва держался на ногах с испуга: что же могло быть хуже?

– Ой, пропали мы! – причитывала Хайка, – он сказал, что в порошок нас изотрет. Так рассердился, глаза вытаращил, ногами затопал: такой страшный, я таких и не видывала...

У Янкеля отлегло на сердце: только рассердился – это еще ничего, и накричал, и ногами затопал – это даже хорошо, значит, горячий казак, а казачье сердце отходчиво.

Хайка оправилась от испуга и обстоятельно рассказала мужу, за что пан сотник рассердился. Янкель многозначительно приложил палец ко лбу и покачал головою. После некоторых переговоров и соображений оба они решили вернуться домой и постараться умилостивить пана.

Но, к величайшему их удивлению, пан сотник спокойно сидел за столом. На бледном лице его, украшенном черными усами, не было больше и тени волнения. Он даже слегка усмехнулся, когда перетрусившие хозяева тихо, крадучись, осторожно переступили один за другим через порог.

– Что, задал я вам страху! – с неестественно веселою ноткою в голосе проговорил он. – Я пошутил; я хорошо знаю, куда и зачем поехали мои хлопцы. А теперь вот вам за постой и угощение, – сказал он, вставая и бросая на стол горсть мелких монет. – Тебе же, хозяйка, вот особо за испуг, – прибавил он и сунул в руку Хайки золотую монету.

Янкель с женой, низко кланяясь, проводили щедрого пана до дверей, но, когда дверь за ним затворилась, они долго еще в недоумении покачивали головами и судили вкось и вкривь о происшедшем.

Выйдя на улицу, Богдан первым делом разыскал Ивана Злого.

– Ты слышал, о чем Ганжа разговаривал вчера с корчмарем? – в упор смотря ему в лицо, спросил Богдан.

– Слышал, – пасмурно отвечал Злой.

– Говори сейчас, в чем дело.

Отрывисто, как бы нехотя, посматривая в сторону, передал Злой разговор, слышанный им в корчме.

– Ну, смекай же, что я тебе приказываю, да смотри, хорошенько вбей в свою голову все, что я тебе скажу. Тимошко утек с казаками; треба мне его добыть назад. Ты поскачешь за ними вслед, притворишься, что хочешь с ними в Сечь, улучив минуту, схапаешь хлопца и привезешь до дому. Упрется, так и припугнешь; он тебя только одного и боится. Но смотри, чтобы каждый волосок на голове его был цел, не то, знаешь эту руку?