Сын Человеческий - [94]

Древс надеялся выйти из положения, заявив, будто “Павел ничего не знал об Иисусе”[78]. Между тем в Посланиях апостола говорится о рождении Христа и Его проповеди, о двенадцати Его апостолах, Тайной Вечери, крестной смерти и Воскресении. Павел сообщает о встречах с людьми, лично знавшими Иисуса, — Петром, Иаковом и Иоанном, а также со “многими” другими свидетелями Воскресения[79]. Понятно, что, не являясь прямым учеником Иисуса, апостол мало говорил о подробностях Его жизни, оставляя эту привилегию очевидцам. Однако и для неискушенного читателя ясно, что, свидетельствуя о Христе, Павел имел в виду не мифическое существо, а Иисуса Назарянина.

Но почему о земной жизни Христа так мало сказано в Откровении Иоанна? Это обусловлено общим мистико-символическим характером Апокалипсиса. Известно, что и другие раннехристианские книги, написанные в апокалиптическом духе, например, “Пастырь” Гермаса, обходят земной путь Иисуса молчанием. И все же из Иоаннова Апокалипсиса мы узнаем, что Иисус Христос происходил из колена Иудина, был распят и воскрес, что Он имел учеников и возвестил Благую Весть всем народам[80].

Остается подвести итог.

Предположим, что Евангелия не дошли бы до нас. Тем не менее из других источников мы узнали бы, что при императоре Тиберии и прокураторе Пилате в Иудее жил проповедник Иисус из Назарета. Его учение привлекло много последователей, но у властей Он вызвал подозрения. Блюстители Закона выдали Его Пилату, и тот казнил Иисуса как “Царя Иудейского”, опасного для Рима. После смерти Назарянина загадочные явления убедили учеников, что Он воскрес, что Он истинный Избавитель, обещанный пророками. Так родилось христианство, которое стало быстро распространяться по всей империи.

Теперь представим себе, что по той или иной причине оказались утраченными и все внеевангельские свидетельства о Христе. Это тоже не доказывало бы правоты мифологистов. Ведь любое широкое духовное движение — будь то конфуцианство, стоицизм или ислам — не возникало без своих вождей-основателей. Почему же исключать из этого правила Церковь, изображая ее начало в виде “самопроизвольного зарождения”?

События, запечатленные в Евангелиях, происходили лишь за несколько десятилетий до того, как они были описаны. Между тем мифы складываются веками.

“Кто-то существовал...”

Убеждаясь в непрочности постройки, которую они возводили так долго и старательно, мифологисты начали готовиться к отступлению. Еще в 1902 году Джон Робертсон заявил, что, по его мнению, Иисус мог существовать как “учитель-новатор” и, возможно, Он претендовал на роль Мессии, но на этом кончаются достоверные сведения о Нем[81]. При этом Робертсон, следуя Талмуду и Цельсу, называл Иисуса “сыном Пантероса”. Тем самым он повторял старую лингвистическую ошибку, в которой слово Партенос, Дева, было спутано с именем Пантерос.

В марксистской литературе одним из первых стал сдавать позиции Арчибалд Робертсон. В книге “Происхождение христианства”, вышедшей в 1953 году, он признал, что евангельский рассказ содержит “элементы истории”[82]. Его примеру последовал итальянский историк-коммунист Амброджо Донини. Он писал: “Передовые течения исторической науки, сознающие опасность тех направлений, которые не принимают во внимание историко-социального процесса образования христианских преданий, чувствуют необходимость переоценки понятия мифичности”. Что касается жизни Иисуса, то Донини полагал, что можно “лишь попытаться установить какие-то общие черты ее”[83].

В конце концов и наши мифологисты вынуждены были согласиться с этой точкой зрения, хотя принимали ее с величайшей неохотой. Так, С.Ковалев, говоря, что “многие персонажи раннехристианской литературы являются несомненно историческими лицами”, распространял эту уступку только на Иоанна Крестителя, ап.Павла и ап.Иакова, но реальность Христа по-прежнему отрицал[84]. Впрочем, большим достижением было уже то, что Ковалев перестал считать нехристианские свидетельства об Иисусе подделкой.

Другой советский историк, А.Каждан, чьи рассуждения о “боге Иисусе” мы приводили выше, в 1966 году писал: “История евангельской традиции не противоречит тому, чтобы составители евангелий могли донести какие-то скудные элементы действительной истории Мессии, человека, носящего имя “Иисус”[85]. В этом же духе высказывается М.Кубланов, по словам которого “формирующееся христианство могло группироваться вокруг личности некоего проповедника, одного из многих “пророков” и “чудотворцев” эпохи”[86]. А как же быть с пресловутым “молчанием века”? На это историк отвечает: “Тезис о “молчании века”, единодушном будто бы молчании нехристианских авторов, утратил значение, которое ему придавалось, равно как и разнообразные выводы, которые на этом основании делались”[87]. Яснее, кажется, выразиться трудно.

Но, признав историчность Христа, сторонники умеренного критицизма стараются теперь умалить Его значение как Основателя христианства. Сама “проблема Иисуса” объявляется несущественной. “Для марксистской науки, — пишет один из таких авторов, — не имеет принципиального значения вопрос о том, жил или не жил в царствование Августа и Тиберия в Иудее человек по имени Иисус, который был казнен при прокураторе Понтии Пилате и впоследствии обожествлен своими суеверными последователями. Христианская религия, как и все значительные религиозные движения, создавалась постепенно массами верующих”