Сын чекиста - [44]

Супруги Свистуновы, конечно, не покупали облигаций. Но однажды судьба в виде бесцеремонной заказчицы, у которой не хватило денег оплатить заказ, навязала им одну облигацию. Посылая вслед нахальной дамочке тысячи проклятий, Яков Амвросиевич спрятал облигацию в шкафчик для лекарств. И вот в газете опубликован тираж. Кто-то ведь выиграет! А почему не он?

«Вдруг выиграю пять тысяч? Или хотя бы тысячу рублей? Катну тогда с Манечкой в Одессу, к морю. И ей хорошо отдохнуть. И мне подлечиться надо».

Схватив корзинку, Яков Амвросиевич поспешил домой и сразу кинулся к шкафчику с лекарствами.

— Тебе плохо? — не отрываясь от работы, спросила жена.

— Выигрыши... Где облигация? Вот она...

Мария Александровна перестала строчить на машинке и с удивлением смотрела на мужа. От волнения и спешки у него на лбу выступил пот. Водя желтым, обкуренным пальцем по столбцам цифр, Яков Амвросиевич дышал хрипло, со свистом и бормотал:

— Разве оставила бы эта шаромыжница выигрышную облигацию?

Мария Александровна потрогала лоб мужа.

— Ты болен, Яков?

— Манечка... — У Якова Амвросиевича вдруг отвисла нижняя губа, он пытался что-то сказать, но язык ему не подчинялся. Его дрожащий желтый палец уперся в цифру 79778.

Мария Александровна взглянула на цифру, на зажатую в руке мужа облигацию. На ней стояла та же самая цифра.

— Неужели выиграли? — еще не веря своему счастью, спросила она.

— Пять тысяч! — прохрипел наконец Яков Амвросиевич...

К вечеру Яков Амвросиевич заболел. Он молча лежал на кровати, уставившись в потолок. Ему мерещилась то вывеска с заманчивой надписью «Фортуна», то тонкогубое лицо фининспектора, то обгоревшая по грудь императрица на сторублевке. Его терзали кошмары: счастливую облигацию схватил Вовка и грозился отдать се на строительство какого-то самолета. На груди его словно лежал тяжелый камень. Не хватало воздуха. Яков Амвросиевич задыхался. Склонившийся над постелью больного врач щупал пульс, смотрел на свои старые потертые часы и сокрушенно качал головой,

В комнате пахло лекарствами. Молоденькая сестричка суетилась, впрыскивала больному камфару и еще какие-то лекарства. Мария Александровна стояла у постели мужа и вытирала слезы. Ей впервые стало жаль этого человека, которого она столько лет называла своим мужем и никогда не любила.

— Манечка!.. — услышала она шепот умирающего. Мария Александровна склонилась над мужем. Яков Амвросиевич разжал руку, из которой выпала облигация со счастливым номером — 79778.

После похорон Якова Амвросиевича Мария Александровна почувствовала себя совсем одинокой. Ни большая квартира, ни деньги, о которых всю жизнь мечтал официант Яков Свистунов, не принесли ему счастья. Не нужен был выигрыш и ей. Жизнь прошла — трудная, безрадостная. Впереди старость и одиночество.

— Катерина, — сказала дочери Мария Александровна, — одна я не могу. Переезжайте ко мне. Квартира большая.

— Уживешься ли ты с Семеном, мама?

— Чего нам делить? Ближе тебя и Вовочки у меня никого нет...

Володя охотнее матери и отчима переезжал к бабушке. В этой квартире за массивной парадной дверью, украшенной разноцветными стеклами, ему был известен каждый угол, в этом доме жили его друзья. Но именно ему, Владимиру, меньше других пришлось оставаться под этим гостеприимным кровом.

Поздним вечером, когда Вовка, лежа в постели, дочитывал «Трех мушкетеров» Александра Дюма, раздался звонок в дверь.

— Вова, ты еще не спишь? Открой, — попросила Екатерина Сергеевна.

— Кого это в такой час несет? — спросонок буркнул Ягодкин.

— Здесь проживает Владимир Рывчук? — спросила незнакомая женщина.

— Я Рывчук.

— Вам телеграмма, молодой человек, — почтальонша протянула огрызок карандаша и белый листок бумаги. — Распишитесь, молодой человек. Не забудьте поставить дату и время.

— Какое время?

— Когда телеграмму получили.

— Который же сейчас час?

— Двадцать три пятнадцать, — не глядя на часы, ответила почтальонша, не ведая, что в 23 часа 15 минут для Владимира Рывчука начиналась новая жизнь.

Телеграмма была из Харькова, от отца. Он сообщал, что закончил институт, получил диплом, ждет Вовку, чтобы отправиться в путешествие. Больше года назад, когда Володя приезжал к отцу на каникулы, они проложили на карте маршрут путешествия в боевую юность отца с матерью. Из Харькова они отправятся на поезде в Одессу. Оттуда пешком на Бирзулу, Ново-Украинку, Елизаветград, Знаменку...

Екатерина Сергеевна сидела рядом с сыном и затуманенными от слез глазами глядела на телеграмму, белеющую на красной обложке романа Александра Дюма.

Вовка, не замечая слез матери, оживленно рассказывал о подробностях предстоящего путешествия. Он, то и дело подкрепляя сказанное, с гордостью произносил: «Папа говорил... Папа обещал...» Он не понимал, что ранит сердце матери.

— Теперь я никогда больше не расстанусь с папой. Он обещал, как только кончит институт, получит назначение — возьмет меня к себе. Навсегда! — сказал он восторженно.

— А как же я?

— Чего ты? — не понял сын и, увидев слезы на глазах матери, которая никогда ранее не плакала, с мальчишеской щедростью предложил: — Бери отпуск, мама, езжай с нами. Ведь тебе полагается отпуск!