Сыграй ещё раз, Сэм - [13]

— Да, золотко, — сказала Ингхильд. — Я, может быть, всего лишь слабая одинокая женщина, но еще могу драться за свою родину — и за своего ребенка. Каждую неделю я бываю на брифинге у нового королевского министра обороны. Похоже, правительство ценит мои советы, но хоть убей, не пойму почему.

Ильза сжала руку матери, все еще молодую руку, которую она так хорошо помнила.

— Понимаешь, понимаешь, — сказала Ильза. — Вы с папой всегда были на равных. Он звал тебя своей лучшей половиной и доверял тебе, как никому другому. Все, что знал он, знала и ты, и от этого была громадная польза всей стране.

Глаза Ингхильд затуманились воспоминаниями об Эдварде Лунде, но она отогнала их, не желая, чтобы они омрачили ее счастье.

— Министр обороны сообщил мне, что Бергер, возможно, способен достать laissez-passer[15] или транзитное письмо, чтобы вытащить тебя из Марокко. Ну, я и просила тебе передать, чтобы ты нашла его в кафе. Забыла, как называется.

— «Американское кафе Рика», — сказала Ильза. — В Касабланке рано или поздно все туда приходят.

— Да, — сказала мать. — Я так рада, что Бергер смог вытащить тебя из Касабланки. Оле хороший был мальчик, но такой взбалмошный. Кто мог заподозрить в нем такую храбрость? Героя не всегда узнаешь с виду.

От разговоров о доме на Ильзу нахлынули воспоминания. Стоит прикрыть глаза, внимая голосу матери и вдыхая запахи ее кухни, — и она будто вновь в Осло.

— Мама, расскажи, как там дома, — попросила Ильза.

— Ну, кое-кто из наших, конечно, здесь, — начала та. — Лив Ольсен с нашей улицы и ее муж тут, а Биргит Осен — помнишь Биргит, вы в детстве играли вместе? — теперь в Америке. В Бэй-Ридже — так, кажется.

— Помню, — сказала Ильза. — Мы с ней, бывало, ходили к парламенту и воображали, что мы самые важные королевские советники.

— Когда-нибудь, глядишь, и станете, — сказала Ингхильд. — Мы приехали в июне 1940-го, когда король понял, что сопротивление бессмысленно и правительству целесообразнее продолжить борьбу из Лондона. Но многие остались там, и даже теперь день и ночь работают против фашистов. Помнишь Арне Бьёрнува?

— Малыш Арне, который спрашивал, можно ли позвать меня в кино?! — воскликнула Ильза. — Он так нервничал. Наверное, думал, папа сейчас откусит ему голову. И я бы с ним пошла, если бы он не удрал так стремительно, будто за ним привидение гналось. А все потому, что папа спросил: «Каковы ваши намерения, молодой человек?» Ему было тринадцать!

— Этот перепуганный мальчонка вырос в весьма храброго мужчину, — сказала Ингхильд. — Благодаря Арне люди отказались подчиняться указам немецкого наместника Йозефа Тербовена и попросту игнорировали воззвания Нашунал Самлинга — они теперь единственная разрешенная партия. Предатель Квислинг в сентябре прошлого года объявил военное положение, и это лишь усилило в людях волю к сопротивлению. С каждым днем шире ряды патриотов, диверсантов и подпольщиков. Фашисты недоумевают и ярятся, но что им делать? Они же не могут убить нас всех — а только так можно захватить Норвегию на самом деле.

Ильза с восторгом слушала рассказ о друзьях. Пришло время рассказать матери о себе.

— Мам, это не Бергер помог нам получить бумаги на выезд. Меня — вернее, нас — из Касабланки вытащил другой человек.

Ингхильд уловила в голосе дочери смену настроения.

— Нас?

— Да, нас, — подтвердила Ильза. — Я уже два года замужем за Виктором Ласло.

— Замужем! — воскликнула мать, и думать забыв обо всем прочем. — Да еще за Виктором Ласло! Вся Европа знает и чтит это имя. Какая чудесная новость!

Ингхильд поцеловала дочь, сердце ее разрывалось от гордости; ах, если бы Эдвард знал.

— Я не могла написать тебе про свое замужество, — продолжала Ильза. — Ради его безопасности и ради моей мы никому не говорили. Слишком рискованно для нас обоих. Но из Марокко нас вытащил не Виктор. Другой. Тот, о ком мне надо с тобой поговорить.

Ильза смолкла, не зная, как продолжить.

— Мама, — начала она, — возможно ли любить двоих мужчин одновременно? По-настоящему любить и того и другого, всем сердцем и всей душой, так, словно без них твоя жизнь не имеет смысла? А если возможно — как выбрать? И надо ли выбирать? — Ильза крепко сцепила руки. Она сидела так близко к матери, а душою была еще ближе. — Возможно ли это, когда они так непохожи? — продолжала она. — Когда один обращается к лучшим чертам твоей натуры, а другой — к самой твоей природе?

Она замолчала, в ужасе ожидая и страстно желая ответа; не зная, что хочет услышать.

Ингхильд осторожно взвешивала слова дочери. Если она и удивилась, узнав о замужестве Ильзы и тут же — о ее дилемме, то виду не подала.

— Может, расскажешь мне о нем? — сказала она.

Эту речь Ильза и репетировала в такси, сама того не зная.

— Его зовут Ричард, — ответила она. — Ричард Блэйн. Он американец, из Нью-Йорка.

И она рассказала матери все, начав с того, как встретила Виктора. Рассказала об их недолгой жизни в Париже. О том, как сообщили о смерти Ласло. О том, как познакомилась с Риком.

— Была весна, я читала газету в «Дё Маго».[16] Только и говорили, что о войне. Порыв ветра унес у меня газету. Но она не успела улететь на мостовую — мужчина за соседним столиком поймал ее и подал мне. «Кажется, это ваше, мисс», — сказал он по-английски. Я подумала, что он, должно быть, американец. Он сел за мой столик. Я его не приглашала, но он все равно сел. Тут я и убедилась, что он американец. «Вид отсюда гораздо лучше», — сказал он и заказал нам обоим кофе на самом дурном французском, какой мне только встречался. Услышав, как он говорит, я засмеялась. «Что смешнее, — спросил он, — мой акцент или мое лицо?» Могла ли я после этого его прогнать?