Связанные судьбы - [29]

К его счастью, посетители не стали задерживаться. И Макс, в очередной раз обессилевший, смог выдохнуть, только когда за королевой закрылась дверь.

После ухода Алекса, принесшего препарат, профессор Тротт аккуратно откупорил флакон с репеллентом, набрал прозрачную жидкость в шприц – и воткнул его в бедро. И заснул почти сразу, твердо решив, что завтра выпишется и продолжит лечение на дому.

Глава 4

Начало ноября, понедельник, Иоаннесбург

Второй железнодорожный вокзал Иоаннесбурга, именуемый в народе Подковой – за дугообразную форму темного здания, охватывающего место прибытия поездов, – дымил, гудел, шумел множеством голосов. Светло-серые платформы, укрытые полупрозрачными козырьками, были заполнены народом. Вечное движение, бесконечный поток жизней и историй: встречи, расставания, слезы и поцелуи, плач и смех детей, громкие голоса носильщиков, таксистов и продавцов всего на свете – от свежей прессы до рудложских сувениров.

Игорь покосился на статуэтки Красного с пожеланиями счастья, на фигурные бутылки с рудложской водкой, у которых толпилась группа туристов из Йеллоувиня, выловил наметанным взглядом карманника, подбирающегося к ним, – тот оглянулся, заметил, что за ним наблюдают, тоже опытным глазом определил полицейского и растворился в толпе. Полковник поморщился: и не хочется, а придется потратить время, заглянуть вечерком в вокзальную дежурную часть, составить фоторобот.

– Внимание! – заскрипел искаженный динамиком чуть гнусавый женский голос. – Пассажирский поезд Великая Лесовина – Иоаннесбург прибывает на пятую платформу. Нумерация вагонов начинается с головы состава. Внимание! Пассажирский поезд…

Он поправил воротник пальто, прошел чуть дальше – туда, где должен был остановиться пятый вагон. На платформе уже толпились встречающие – сонные, радостные, торопливо докуривающие и морщащиеся от табачного дыма. Поспешно катили свои тележки носильщики, а вдалеке, там, где пути, изгибаясь, скрывались из виду, уже выезжал к вокзалу состав с красным паровозом, по традиции протрубив приветствие ждущим его людям.

С утра Игорь заглянул к Люджине – она высказала желание поехать встречать мать вместе с ним, – но на стук в дверь никто не ответил. Он прислушался: тонко дребезжал будильник. Открыл дверь – капитан крепко спала, повернувшись на бок, хотя звон казался оглушающим. Горничной видно не было, и он нахмурился, подошел к постели, чтобы найти и выключить орущий механизм.

В комнате сильно пахло лекарствами, было душно, а помощница его прижимала орущий будильник к щеке, крепко зажав его рукой, и не думала просыпаться. И, как выяснилось, спала без одежды – тяжелая, полная грудь с крупными темными сосками ударила по глазам каким-то бесстыдным буйством нагого женского тела. Моргнул неловко: голубоватые ве́нки, просвечивающие сквозь белую кожу, грубый солдатский номерной медальон на цепочке рядом с налитой, сочной, нежной плотью, бритая голова со шрамом, бисеринки пота на виске.

Будильник продолжал звонить, и Игорь вытащил его из-под головы северянки, выключил, повернулся – и наткнулся на сонный взгляд мутных синих глаз.

– Пора вставать, командир? – спросила она медленно и сипло сухими губами. Пошевелила рукой, посмотрела вниз, на свое тело, но не стала прикрываться – снова подняла взгляд, расфокусированный, сонливый: глаза ее то и дело закрывались, как у маленького ребенка.

– Я сам встречу, – сказал Стрелковский твердо. – Спите, Люджина.

Последнего не требовалось – она в очередной раз смежила веки и глубоко задышала. Совсем вымоталась. Вчера с ней работал массажист, потом инструктор по лечебной физкультуре, к вечеру пришел виталист – просканировать и провести процедуры. Вот после виталиста Люджина и свалилась, даже не поужинав. Стрелковский подтянул выше одеяло – и не было у него никакого возбуждения, желания прикоснуться. Просто красиво. И неловко. Может, потому что он уже видел ее тело – когда она лежала, израненная, среди превращенного в щепу соснового леса, и бермонтский виталист пытался завести ей сердце. А может, и не поэтому.

Игорь тряхнул головой, отгоняя привычную тоску, приоткрыл форточку и вышел из комнаты.

Пассажирский поезд, шипя и грохоча, уже останавливался, и проводники открывали двери, выкручивали пандусы. Ручейками потекли из вагонов люди; Стрелковский стоял чуть в стороне, ожидая появления суровой мамы Дробжек.

Женщина, высокая, широкая, в длинном пальто, очень похожая на дочь, с такой же заплетенной вокруг головы черной косой и круглым лицом – на фотографии эта схожесть не была столь разительной, – вышла в числе последних. Яркостью черт и осанкой она сильно выделялась на фоне снующей толпы – настоящая северянка, крепкая. Эта точно может волка удушить, да и с медведем побороться. Наверное, с таких женщин художники-народники рисовали длинноволосых статных красавиц, что парились в банях и купались в прорубях, работали на сенокосах или взнуздывали дико косящих глазами жеребцов.

Женщина сразу зацепилась за него взглядом, присмотрелась, кивнула, и он пошел навстречу.

– Анежка Витановна, доброе утро, – поздоровался полковник, принимая тяжелые сумки.