Святой Вроцлав - [55]

— Мы ее убили.

— Неправда.

— Убили.

— Ну ты и упрямая. Ты чего, нож ей под ребро сунула? Да открой же глаза, никто ее не убивал. Может, она живет там, может, это местечко в самый раз для таких дурочек, как она… Беата, эй, эй! — голос ее прозвучал резко и громко, — ты чего берешь себе в голову?

Беата же загляделась на собственное отражение в оконном стекле. Кости слишком толстые, глаза слишком маленькие, вульгарные губы. Она коснулась рта и подумала, что подобного рода вещи ведь проходят; через месяц-два она совершенно забудет о Томаше, Михале, даже о Малгосе.

— Они вернутся, — соврала она, потому что кололо ее нечто совсем другое. — Сейчас ее ищут, но не найдут. Вот тогда они взбесятся и вернутся за нами. Ты что, забыла, что оттуда не возвращаются?

— Не вернутся. Скоро каникулы. Пусть ищут.

За окном лило, как из ведра.

— Я боюсь за тебя.

Люцина поднялась и крепко прижала подружку.

— Ничего не происходит, — говорила она. — И нечего бояться. А знаешь, — погладила она Беату по лицу, — ты все правильно сделала. Они отправятся за Госькой и пропадут там же, где и она.

— Правильно сделала, — повторила Беата, только это никак не избавило ее от страха. Она знала, что если Томаш с Михалом вернутся, Люцина спрыгнет, смоется, оставит ее одну, а если возникнет необходимость — то и выдаст ее.

* * *

Неутомимый разум Адама привык к обращению в истинную веру, но теперь, когда обращенных стало больше, ему пришлось отвечать на вопросы. Люди нуждались во всех этих ответах, а сам он никак не мог их дать. А если бы даже и мог, то не знал бы — кому, ведь все же одинаковые, особенно теперь, когда уверовали. Господь не обращает внимания на личность. Иногда новообращенные не желали его отпускать. А что он мог сказать? Все слова Адама были ничем по сравнению с одним-единственным дыханием города.

Он тосковал и удивлялся этому. Всегда в его собственной голове был дом, но теперь, в толпе, он тосковал по местам уединения путника, по канаве, дереву, автобусной остановке. По местам, где с ним разговаривали животные, а сам он мог путешествовать, никем не обеспокоенный. Каким-то странным образом ему было известно, что все: начиная с пацаненка и кончая каким-нибудь старым хрычом, знают о нем что-то такое, что сам он, Адам, только предчувствует. Все они чего-то желают и требуют. Он был дорогой, картой, сокровищем, хотя сам он к такому никак не стремился. Эва его не понимала.

Они неустанно кружили возле него — одни и те же лица, позы, фигуры, воистину: одна и та же, только размноженная тень. И один вопрос, только заданный миллионами способов; один ответ, извлекаемый из Адама, только он его никак не высказывал. Он чувствовал себя мешком из кожи. Мешком для чего-то более важного, чем человек. Сердце его стремилось к Святому Вроцлаву. Адам глядел над головами людей, выглядывая таинственного мужчину с монетами, чтобы, раз уж пришел, он сказал: «Хватит, ты должен уйти. Твоя миссия исполнена».

Черный мужчина либо умер, либо позабыл; Адам и не знал, а существовал ли он на самом деле. Сам он знал о себе, что тоскует. И он ходил среди паломников: умерший среди живущих. Ему так хотелось бросить их, сбежать, войти в черные стены, в единственное место, способное успокоить его сердце, оставить весь мир за спиной. Отправиться туда, где нет ни боли, ни голода, а даже если они и имеются, то позволяют о себе забыть.

Каждый день, на переломе ночи, Адам становился перед Святым Вроцлавом, на самой границе между нынешним и вечным, и вечность эту он чувствовал гораздо лучше кого-либо, и он вытягивал руки перед собой. Парень чувствовал покалывание электронов и тепло, словно кончики пальцев были погружены в горячую воду; он щурил глаза, и хотя Святой Вроцлав никак не походил на солнце, он грелся лицом в его тепле. Он застывал так на какое-то время, делал шаг вперед и, стыдясь того, что сделал, падал на колени, прижимал лицо к земле. И молился, а точнее — проклинал:

— Почему так долго? Добрый Боже, Святой Вроцлав, разреши мне уйти отсюда и прими меня к себе.

А Вроцлав ему отвечал:

— Уже вскоре. Иди, спасай людей. Сколько только сможешь. День расплаты близок. Погляди! Он уже стоит рядом с тобой! — в подобные моменты Святой Вроцлав брал в свои ладони исхудавшее лицо Адама Чечары, слезящиеся глаза обдувал горячий ветер, сам же Адам никак не мог взять себя в руки и, трясясь, он падал на землю.

— Сколько еще? — спрашивал он.

— Потерпи. Подними голову. Погляди, где находишься. Встань. Ты справишься, именно ты. Сделай шаг вперед. Нет, только один. И запомни это место. Именно так. Завтра сделай очередной шаг точно с этого места. И таким вот образом мы будем вместе.

Адам покачнулся, словно пьяный, склонился, отошел и упал среди людей. Его уложили в каменном домике с центральным отоплением и ставнями, разрисованными персонажами из мультиков Диснея. Нашелся и врач. Адам слышал затухающий голос Святого Вроцлава: «Помни, в один день — только один шаг».

— Знаю, знаю, знаю, — ответил Адам и уплыл в темноту.

Его слова интерпретировались по-разному. Все знали, что Адаму чего-то известно, потому-то и ходили за ним, расспрашивали, вслушивались в его речи, и среди паломников распространился рассказ о тайне, которая вскоре должна быть открыта. Некоторые говорили, будто бы Солнце погасло, и что новое запылает здесь, в сердце Вроцлава; другие: что никакого всеобщего уничтожения и не будет, мир изменится совершенно незаметно, люди перестанут быть людьми, а дьявол спланирует с неба в железном корабле. Так, болтовня. Но Адаму не давали покоя, и впервые парень подумал, что Святой Вроцлав мог его и обмануть.