Святой в миру - [68]

Он оспорил мнение собеседника.

— Вздор это всё, Коркоран.

— Вовсе нет. Я заметил, что вы постоянно не верите мне. Сначала я не понимал причин, но потом мне показалось, что дело в мерзейшем наговоре Кэмпбелла. Но нет. Я понял, что вы по-прежнему сомневаетесь — тут отчасти… я связан словом. Ладно, я прощу вам недоверие ко мне. Но вы не верите не только мне. Вы всегда недоверчивы. Вечный скепсис. И это приводит к тому, что вы сомневаетесь в своих суждениях и утрачиваете доверие самого себя — самому себе. Никаких критериев различения добра и зла — и вот мерзейшие сношения инверти у вас называются любовью, мы начинаем жалеть самоубийц, сострадать подлецам. Кто прощает преступление, становится его соучастником. Я поэтому и спросил о Высшей Истине. В Бога-то вы хотя бы веруете?

— Верую, Коркоран. В Бога верую.

— Это обнадёживает. Теперь начните верить себе, опираясь на Божественные постулаты. А потом — постарайтесь поверить и мне. Ваш недоверчивый взгляд порядком досаждает.

Доран усмехнулся. Если Коркоран так декларирует свою искренность, что ж, будет искренним и он. При этом надо заметить, из всей обвинительной речи мистера Коркорана Доран вычленил только то, что было для него наиболее значимым.

— Да, у меня портилось настроение, когда я думал, что мисс Бэрил скоро уедет в Лондон. Но я с горечью думал и о вашем грядущем отъезде. Что, вас я тоже полюбил, чёрт возьми?

— Да. Конечно.

— Что?!

— Вы полюбили меня, Доран. — Глаза Коркорана смотрели прямо и задумчиво, — вы полюбили мисс Бэрил. Вы любите графа Хэммонда. Что здесь дурного, помилуйте? Любить — это прощать, не искать своего, не помнить зла, но, по сути, любить человека — желать ему подлинного, спасающего душу блага. Кому, как ни вам, знать истинные определения подлинной Любви? Вы же не Нортон, помилуйте.

— А сами вы, по-вашему, верите себе и умеете любить? И при этом — не умеете прощать? Не потому ли вы сказали, что подобные вам опасны на людских путях? — Доран невесело усмехнулся. — Мисс Бэрил назвала вас человеком не от мира сего. «Мистер Коркоран, сказала она, слишком силён и может быть только палачом…»

— Бэрил — умница. — Коркоран тоже вздохнул. — Но я опасен только для тех, кто пытается на мне играть… Я — не флейта. Опасен я и для тех, кто хочет сделать меня своей игрушкой. Опасен я и для того, кто хочет стать моей игрушкой… Мне игрушки не нужны. А прощать я умею. Всё — кроме мерзости и подлости. Их и нельзя прощать — от этого они как плесень в сырости расползаются и страшно усиливаются. А вот вы умудряетесь to give the devil his due[10]. Простить и иродов, и иуд… Вы нашли в Писании слово «всепрощение»?

— Нет…

— Ну, так и помните об этом. Но проблема ваша глубже. — Коркоран наклонился к Дорану, — мы можем дать только то, что у нас есть. Любить расслабляющей любовью, которая позволяет человеку становиться все мельче и мельче, скатываться ниже и ниже — это не любовь, Доран. Это — измена Христу. Христос любил Иоанна, любил Петра и Андрея, но на лицемерных фарисеев смотрел «с гневом». Грешник же не вразумляющийся, по сказанному, «будет тебе как язычник и мытарь». А у вас — чем подлей и иудистей, тем милей почему-то. Пастырь-всепроститель! Не удивлюсь, если паства ваша хиреет, — вы же волков норовите держать вместе с овцами. Вырази ложную мысль ясно, и она сама себя опровергнет. Не надо смешивать снисходительность, преступную и губительную, с милосердием, которое никогда таковым не бывает. Христос не «снисходителен», — Коркоран откинулся на скамье, — правда, иногда у вас бывают проблески истинности. Я это отметил. Вы пожалели для задниц господ Моргана и Кэмпбелла свой кактус, но не пожалели сами задницы — и то хорошо. Но, боюсь, это не проявление праведных судов Божьих и подлинной любви к природе, а просто — эгоистическое нежелание жертвовать своей собственностью. Скаредность, так сказать. Что там такое, Господи?

Последняя фраза Коркорана — элегичная и задумчивая, относилась к неожиданно появившейся у входа в дом странной процессии с тремя фонарями. Раздались и крики — кого-то звали. Доран и Коркоран, сидевшие в круге фонарного света, были замечены с порога, и к ним поспешно побежал толстый человек с фонарём. Доран узнал его по силуэту и неторопливо поднялся навстречу.

— Ледлоу, это вы? Что там случилось?

Полный лакей ответил не сразу, некоторое время пытаясь отдышаться. Наконец, заговорил.

— Мистер Стэнтон, сэр… — При этих словах стремительно поднялся и Коркоран, — Он… там…

— Только не говорите, что он выбросился из окна! — голос Коркорана звенел злостью.

— Нет, сэр, как можно? Что вы, милорд? Он… не нашёл в доме мисс Хэммонд и сейчас требует, чтобы её искали в парке.

— Мисс Хэммонд? Но что ей делать в парке в такое время? Она наверняка в доме — он просто не нашёл её.

Ледлоу пожал плечами.

— Мы везде посмотрели, сэр. Разве что мисс Софи специально спряталась куда-то — а так осмотрели весь дом.

— Я её не видел. Здесь её не было, — Коркоран сел на скамью, — может быть, она пошла в оранжерею? Или в одной из беседок?

Ледлоу кивнул и, обещав посмотреть, двинулся к оранжерее.

Доран сел рядом с Коркораном, тупо глядя перед собой. Коркоран удивлённо окинул его взглядом.