Доран торопливо зашёл за колонну.
— Но ведь этого не может быть, мистер Коркоран! — Нежный и высокий голос мисс Хэммонд странно прозвенел в тишине.
Мистер Коркоран ответил не сразу, перекладывая пресс из одной руки в другую.
— Но что вам кажется невозможным, моя очаровательная кузина?
— Вы просто смеётесь! Не может быть, чтобы вас занимали все эти травы под ногами и чтобы вы никогда не любили! Гамлета нет без Офелии!
— Вы выбрали неудачный пример, мисс Софи. Для Офелии «Гамлет и его расположение — так это лишь порыв, лишь прихоть крови, цветок фиалки на заре весны, поспешный, хрупкий, сладкий, неживучий, благоухание одной минуты. И только…» Вот вразумление умного брата, данное наивной девушке, вразумление мудрое и воистину праведное. Но ведь и Гамлет, хоть и выражается не столь поэтично, искренен с ней. «Все мы — отпетые плуты, никому из нас не верь». Верней не скажешь. Ему не до неё — и он честен в своих словах. Он мог выразиться и более резко, — но ведь принц, хоть и датчанин, всё же джентльмен.
— «Всё это только вихрь бессвязных слов, милорд», — засмеялась мисс Хэммонд. — Вы же не видели тень короля и вам не надо мстить за отца. Чем же вы озабочены?
Мистер Коркоран задумчиво посмотрел в темноту.
— Не надо мстить за отца? Наверное… а занят я, дражайшая кузина, поиском рассеянных смыслов, сбором чудодейственных трав, обретением утраченного понимания смысла бытия и составлением алхимических настоев, дорогая. Мне нужен эликсир вечной молодости, философский камень и ключи Соломона.
Мисс Хэммонд не оценила шутливого красноречия мистера Коркорана.
— Все это даёт любовь, мистер Коркоран.
— Я ещё не любящий, я лишь верующий, мисс Хэммонд.
— Что?
— Я верю в Господа и его Любовь. И верю, тут вы правы, что Его Любовь — есть эликсир вечной молодости, философский камень и ключи Соломона. Я истово верю в вечность, иначе собственная тленность становится невыносимой.
— Но почему вы всё сводите к абстракциям? Ведь надо любить людей!
Слышно было, как мистер Коркоран вздохнул. То ли потому, что устал от разговора, то ли — его чрезмерно обременял гербарный пресс.
— Вы правы, кузина. Любовь к ближнему нам заповедана. Но ближний — это тот, кто сделал тебе добро. Враг — тот, кто причинил тебе зло. Предписано любить и любящих тебя, и ненавидящих. Любить — это прощать, терпеть, не помнить зла, не искать своего. Я стараюсь именно так и поступать. Стараюсь…
Доран понимал, что всё красноречие мисс Хэммонд сводится к тому, чтобы обратить любовь мистера Коркорана, поминутно ускользающую, на себя самое, Кристиан же упорно делал вид, что не понимает слов девицы. Неожиданно он сменил тему.
— Вам нравится ваша кузина Бэрил, мисс Софи?
— Ничуть. Внушает только жалость. Ущербность всегда жалка. Разве что голос… — мисс Софи всё ещё злилась на внимание мистера Коркорана к мисс Бэрил и его подчёркнутую доброжелательную чуткость к ней.
Мистер Коркоран усмехнулся.
— Но ведь надо любить людей. А это ваша сестра. — Голос мистера Коркорана хлестнул воздух, словно взмах крыльев ворона — Зачем же вы проповедуете любовь, не имея её? Если даже сестру любить не можете. Или вы любите только мужчин? И только красивых? Уродливые и горбатые не пользуются успехом, не правда ли? Они не люди? — Он снова вздохнул. — Вы правы, наверное. Офелии подавай принца, она не может любить могильщика.
В эту минуту на террасе показались господа Кэмпбелл и Морган, следом за ними появился лакей его сиятельства и попросил мистера Коркорана пройти в бильярдную — его хочет видеть милорд Хэммонд. Коркоран кивнул, извинился перед кузиной, и спокойно прошёл с прессом вверх по лестнице, демонстративно не замечая стоявших мужчин. Мистер Кэмпбелл чуть попятился от Коркорана. Мисс Хэммонд, отрешённо пожелав джентльменам спокойной ночи, медленно вошла в гостиную. Едва она удалилась, Чарльз Кэмпбелл обратился к приятелю.
— Похоже, наш друг Клэмент не преуспевает в своих ухаживаниях?
— Пока чудовище здесь — это немыслимо. К тому же наш друг так сильно озабочен опасностью упустить наследство, что просто разрывается. Но он не более по душе девице, чем сама девица Коркорану. Красавец вечно строит из себя недотрогу.
— Я до сих пор не понимаю — он знает? Он тогда…
Мистер Морган поймал его взгляд и пожал плечами.
— Чёрт поймёт это дьяволово отродье. Знай он всё — давно так или иначе дал бы понять. А впрочем, кто за него поручится?
Отец Доран неторопливо вышел из-за колонны, словно только что вернулся из сада. Посидев около получаса у себя, он направился в бильярдную. Коркорана у мистера Хэммонда уже не было. Не было его и в его комнатах. Не было в столовой и в музыкальном зале. Там была лишь мисс Стэнтон, разучивавшая, как ни странно, тот самый хорал, что мистер Доран уже слышал. Причём, во сне. Теперь он вспомнил. Это был григорианский хорал на латыни и слышал он его лет двадцать назад, ещё совсем юнцом во Франции в исполнении мужского хора. Сто двенадцатый псалом — он любил его.
«Laudate, pueri, Dominum: laudate nomen Domini. Sit nomen Domini benedictum, ex hoc nunc, ut usque in saeculum…»[7]
Прекрасный голос звучал как перезвон церковных колоколов.
