Святой самозванец - [44]

Когда они отъехали, потрясенная Корал откинулась на спинку.

— Почему они ничего не делают с нищетой?

— Больше половины людей в большом Мехико слишком бедны, они умирают от пневмонии и диареи, это самые грозные убийцы, но все же здесь живет самый богатый в мире человек, Карлос Слим, и долгие годы он почти не помогал. И он не единственный. В Мехико десять или одиннадцать миллиардеров, и не так давно в нем было неприличное количество миллионеров на душу населения. Большинство из них, предположительно, являются чистокровными потомками испанцев, и они до сих пор ведут себя, как конкистадоры. Они берут все и посылают к черту таких, как мы. Раньше я похищал их и требовал большой выкуп — но только взрослых, детей никогда.

— Почему люди не бунтуют?

— Четыре столетия испанцы внушали нам, что мы достойны презрения, потому что наши предки приносили человеческие жертвы. Подсознательно мы им верим. Нам стыдно. Мы молчим, как изнасилованная женщина, которая считает, что сама виновата. Если мы пытаемся восстать, наши действия плохо организованы и истеричны, и нас убивают, но большинство и не пытается. Элита пользуется тем, что «жизнь излечила нас от страха». Так пели солдаты во время Мексиканской революции. Со времени наших древних культур мы знакомы со смертью, мы играем с ней, мы едим ее в пирожных в День Мертвых. В этих трущобах мы поддерживаем умирание. Иногда я думаю, что город становится богаче с каждой смертью. Я часто мечтал о том, что наш последний император Куаутемок когда-нибудь восстанет в наших душах. Он поведет нас в Мехико, где мы вырежем живые сердца у всех, кто живет в больших домах.

— Этот мир включает и тебя.

— Возможно, я это заслужил.

Корал бросила взгляд на Франсиско. На лице было такое же выражение, как в тот день, когда они познакомились — отстраненное и опасное, на лице, являющемся воплощением мужественности. Подумав о детях, она поняла, что его способ перераспределения богатств кажется ей справедливым.

— Если Карлос Слим помог Несе, он наверняка поможет этому городу.

— Может быть, в конце концов. Многие дети умрут, не дождавшись этого.

— Скольких людей ты увез отсюда, Франсиско?

Глаза Франсиско увлажнились.

— Из всех трущоб? Пять тысяч семьсот восемьдесят шесть.

У нее отвисла челюсть.

— Это сколько? Больше двадцати человек в день?

— Я помню их всех, — сказал он и нажал на газ.

Франсиско выезжал из Чималхуакана так, словно его визжащие шины могли его разрушить. В конце концов он сбавил скорость и поехал к центру города к Пасео де ла Реформа, самому большому бульвару города, построенному по образцу парижских Елисейских Полей. Это был парад на трех линиях художественных галерей, роскошных отелей, богатых домов, памятников и парков. Все очень красивые. Все исключительно мексиканские. Франсиско подъехал к отелю «Четыре сезона».

— Я подумал, что тебе нужен отдых после «барсурерос», — сказал он и вошел вслед за ней в элегантный ресторан отеля «Реформа 500».

Ресторан славился средиземноморской кухней. Один раз они нарядились в яркие мексиканские наряды и прошлись по городу, изображая художников Фриду Кало и Диего Риверу, кумиров этого города; история их искусства и страданий, любви, предательства и смерти все еще жила в биении сердца города. Один раз Корал села на колени Франсиско, и под прикрытием ее длинной юбки они занимались любовью на диване.

— Здесь легко делать вид, будто потерянных городов не существует, — сказал Франсиско. — Все спокойно в кварталах избранных — в Колониа Сентро, Чапультепек, Зона Роза и во всех других местах, куда ходят туристы и богачи.

— Кроме тех случаев, когда их похищают? Кроме этих случаев?

— В некотором смысле мы похожи на наших предков. Мы знаем, что время от времени нужно приносить жертву — брата, жену или ребенка.

Корал читала об убийстве похитителями четырнадцатилетнего Фернандо Марти.

Пока Франсиско изучал карту вин, она смотрела на него и другими глазами видела окружающую роскошь.

— Франсиско, что бы ты делал, если бы не руководил организацией «Мексика Этерна» для Луиса? Где бы ты был?

Он ответил, не поднимая глаз:

— На ранчо в Мичоакане, разводил бы ацтекских лошадей, если бы нам удалось прогнать оттуда наркобаронов.

— Не знала, что ты разбираешься в коневодстве.

— Я мог бы научиться. А что бы ты делала, если бы не работала на Луиса? — он поднял взгляд от меню.

— Танцевала бы или растила кучу детей.

Франсиско казался удивленным.

— Не могу себе этого представить.

«Я тоже», — подумала Корал.

— Хочешь шампанского? — спросил он.

— Что в действительности случилось с родителями Луиса? — спросила Корал после того, как они сделали заказ. — С его братьями и сестрами?

Франсиско откинулся на спинку.

— Ты видела статуи?

— Да, но я не знаю всей истории. Знаю только, что они научили его не говорить «ni modo». Что это для него значит, на самом деле?

— Ya ni modo или ya que — это мексиканская фраза, с помощью которой пытаются свести к минимуму неправосудие. Это способ примириться с несправедливостью жизни. Это значит — не надо волноваться из-за того, чего нельзя изменить — потерянного бумажника, продажного правительства. Поскольку Луис верит в перемены, он не любит, когда я это говорю.