Святой Михал - [59]

А тут еще случилась беда у Эды — на скотном дворе заболели несколько коров. Каким-то непонятным образом в кормовую смесь, которую обычно приготовлял он сам, попала мочевина. Эда ни на минуту не покидал коровника, там и ночевал. Почти одновременно произошла неприятность и у Адама. В расстройстве чувств он обработал культиватором поле раннего картофеля в Сухой долине, принадлежавшее соседнему Мочаранскому кооперативу.

Вилем ходил как в воду опущенный. Ни к чему не проявлял интереса. Был угрюм и молчалив. Казался самому себе слабым и беспомощным, как малое дитя. Хотя солнышко припекало, он ходил в наглухо застегнутом пиджаке, как бы подчеркивая, что не желает считаться с новым отношением к нему односельчан. Уже третий день не брился. Даже курить ему не хотелось, голова просто разламывалась. В таком отчаянно скверном положении Вилем еще не бывал — он оказался в полной изоляции.

Правда, когда он однажды зашел в «Венок» выпить кружку пива, Кужела пододвинул ему стопку рома. Но к немалому его удивлению, Вилем отказался. Он заплатил и быстро вышел. Его задело за живое, что, наливая ему пиво, Кужела боязливо поглядывал на двух посетителей, сидевших за столиком, которые при появлении Вилема тотчас же умолкли.

Единственным человеком, не изменившим к нему своего отношения, была его дочь. К слухам, которые встревожили и всполошили все Поречье, Луцка отнеслась совершенно безучастно, будто это ее нисколько не касалось. Она выглядела довольной и счастливой. Ей приходилось иногда в горячую пору сразу после окончания работы в магазине брать мотыгу и идти на приусадебный участок помогать матери. Она делала это неохотно и работала безо всякого рвения, на что отец смотрел сквозь пальцы.

Свое одиночество Вилем переживал настолько тяжело, что обычное отношение к нему Луцки воспринимал как удивительно нежное, внимательное. И это согревало его — значит, он все же не совсем одинок. Он платил ей пониманием и снисходительностью к ее поздним вечерним прогулкам. Даже слыша ночью странные шорохи и приглушенный шепот в ее комнате, он оставался в постели и только вздыхал.

Наступил четвертый «черный» день. Сегодня Вилему было особенно муторно. Голова у него трещала. Они с Беткой были дома одни. У Луцки разболелся зуб, и она уехала в Павловицы к врачу. За обедом Вилем почти не притронулся к еде, и Бетка сидела с обиженным видом на табуретке у плиты, держа на коленях тарелку.

Вилем ушел в спальню, громко хлопнув дверью, и улегся на постель.

Даже через закрытую дверь он слышал, как вздыхает, всхлипывает и шмыгает носом жена. Было в этих звуках что-то сердитое и воинственное; то была не оборона, а нападение, и это еще больше угнетало и нервировало Вилема. Ее вздохи и плач сопровождались громыханием посуды и ведер — чего Вилем не переносил с детства. Он накрыл голову подушкой, но тщетно — звуки терзали его. Они олицетворяли собой Бетку, и она представлялась ему еще более тощей и костлявой, чем была на самом деле, какой-то колючей. Единственным плавным изгибом, единственным округлым местом у нее, казалось, был подбородок. Издавна накапливавшаяся горечь и неудовлетворенность жизнью переполняли Вилема. Он предпочел встать и уйти.

Вилем направился к себе в канцелярию. Шел посередине площади: возле домов грелись на солнышке односельчане. На том месте, где, пробиваясь сквозь слой привезенного сюда песка, буйно росли травы и ромашки, он встретил лесника. Тот слонялся по площади, стараясь держаться поближе к дому Рачековых. В другое время Смолак охотно поболтал бы с Вилемом, но сегодня только кивнул ему, с опаской оглядевшись по сторонам.

С отвратительным ощущением, как побитая собака добрел Вилем до канцелярии. К головной боли прибавилась боль в желудке. Обводя страдальческим взглядом комнату, он увидел на полке бутылку пива и почувствовал отвращение к выпивке. Такое случалось с ним редко и только после сильного загула. Он убрал бутылку в шкаф, чтобы она не мозолила глаза, и обвязал голову мокрым полотенцем.

Теперь уже не было никаких сомнений: они потерпели поражение. И в своих собственных глазах он выглядел сейчас святым великомучеником Вилемом — покровителем осужденных на смерть.

Почему он такой невезучий? Вечно его преследовали неудачи, хотя поначалу все иной раз складывалось наилучшим образом. Планы его были превосходны. Казалось, перед ним открывается весь мир. Но затем каждый раз происходило что-то неожиданное, и все рушилось. Жизнь становилась мерзкой, отвратительной. Вилему вспоминалось сейчас все самое печальное, горькое, с чем ему довелось столкнуться.

«Что бы я ни делал, как бы ни старался, а под конец все шло насмарку, — думал он. — Проклятие, почему-то всегда мне все выходит боком! Как тогда, с тем летним навесом!»

32

Восемь лет назад поречане были против кооператива. Вилем сплотил тогда первых смельчаков, сторонников нового, чтобы покончить с бедностью, со старыми устоями и открыть селу путь к расцвету. Большинство поречан видело в кооперативе прежде всего сомнительную, рискованную и даже оскорбительную затею. Осуждением и злорадными насмешками встречали они каждый шаг смельчаков.