Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - [190]

— Если бы даже она появилась, — сказал приор Поющая Корова, когда Чернозуб оказался в приорстве святого Лейбовица, — мне пришлось бы выставить ее. Ты же слышал, что с ней случилось.

— Да.

По папской дороге Чернозуб двинулся на север и, очутившись к Мятных горах, свернул к Пустой Аркаде. Население Нового Иерусалима заметно уменьшилось. Магистр Дион не вернулся с «войны антипапы» (как ее называли даже «привидения»), и никто не знал о судьбе Эдрии, дочери Шарда, кроме того, что она после отлучения от церкви направилась в Ларедо. Никто не верил Чернозубу, когда он рассказывал, что отлучение было отменено папой, который и не был папой в Новом Риме, а тот больше не был Новым Римом.

Не удалось ее найти и в Валане.

Но довелось встретить Аберлотта, который трудился обыкновенным писцом на площади святого Джона — он сидел у стен Большого зала собора Святого Престола, неподалеку от дверей старого папского дворца, в котором Амен Спеклберд произнес свою ныне легендарную семнадцатичасовую речь. Воздух Валаны был полон знакомых городских запахов конского навоза, еды и дыма. Улицы кишели людьми; после поражения крестового похода многие Кочевники предпочли осесть на узкой полоске земли, орошаемой текущей с гор водой. Они покупали и продавали коров и лошадей, сменив свой образ жизни, чтобы он соответствовал изменившемуся облику мира.

— Я устал быть солдатом, — сказал Аберлотт. — Не устали ли вы быть кардиналом, ваше преосвященство?

— Я больше не кардинал, — сказал Чернозуб — ирония его старого товарища была, как всегда, утомительна. Под глазом у Аберлотта тянулся длинный шрам, который, по его словам, он заработал у ворот Ханнеган-сити, когда тексаркские войска обошли их с фланга и воины Хонгана Осле попали в засаду. Шрам хорошо сочетался с его отрубленным ухом.

— Я чуть не истек кровью, — сказал Аберлотт. — Для меня все закончилось в Ханнеган-сити. Когда сражение завершилось, империя просто сгребла нас, как изюм для булочек. Многие из Кочевников Ксесача дри Вордара сейчас влились в императорскую гвардию. Я скитался несколько недель, а затем устроился секретарем при церковнике из Н’Орка, который прибыл на конклав, но не говорил на ол’заркском.

— На конклав?

— Ну да, — сказал Аберлотт. — Созвал его Сорели Науйотт и сам стал папой. Или, может, имеет смысл сказать, что папой его сделал Филлипео Харг. Урион Бенефез был просто вне себя — думаю, он и сейчас пребывает в таком же состоянии. Без Коричневого Пони, который мог и сопротивляться, и стоять на своем, и уклоняться, все эти епископы и архиепископы покорно прибыли в город. Сорели аннулировал все распоряжения Амена Второго, которыми тот что-то аннулировал, а затем Вушин аннулировал Филлипео.

— Топор.

— Он самый, — согласился Аберлотт. — Остановил его карету прямо на улице. А когда Филлипео высунулся из оконца посмотреть, что происходит, снес ему голову. Охрана Ханнегана изрешетила пулями твоего желтого друга, но он с готовностью принял их, подставив выстрелам грудь, горло и живот. Я сам это видел.

Когда Чернозуб опустил веки, он увидел перед собой строгий взгляд узких глаз Вушина.

— Если бы не он, я давно был бы мертв.

— Разве это не относится к нам обоим? В любом случае ты больше не кардинал. Папство переместилось в Ханнеган-сити, которым в роли регента при сыновьях Филлипео управляет Бенефез. И когда дети подрастут, он, как полагается, затеет между ними кровавую смуту. Но пока, как ни крути, установился мир.

Аберлотт женился на Анале, сестре Джасиса, и перетащил ее вместе с двумя маленькими детьми из Нового Иерусалима в Валану. Он предложил Чернозубу остаться у него, но дом был невелик, да и Чернозуб осознал, что не испытывает тяги к атмосфере семейного уюта.

— Я слишком долго был монахом, — объяснил он Аберлотту и, попрощавшись с ним, направился на юг.

То был очень хороший год для стервятников. Их молодое поколение росло сильным и крепким, черные крылья уносили их высоко и далеко, и плодородная земля щедро кормила их падалью. Как-то ночью Чернозуб проснулся в холодном поту и подумал, что возвращается лихорадка. Посмотрев на север, он увидел, что небо закрыто Ночной Ведьмой, огромной и уродливой. Он видел, как сквозь ее воздетые руки просвечивают звезды.

— Кто умирает? — громко спросил он. Лишь потом он узнал, что это был его старый друг Чиир Хонган Осле.

План Коричневого Пони обернулся для Кочевников бедствием. После поражения три орды отвернулись друг от друга.

Договор Священной Кобылы больше не сдерживал их, и равнины покрылись телами тех, кто погиб от засухи, болезней и от рук безродных.

Чернозуб пересек Нэди-Энн и вдоль Залива привидений шел дальше на юг, пока наконец не оказался у Брейв-Ривер. Поскольку он не был больше кардиналом, то ожидал, что мать Иридия откажет ему в приюте в монастыре святого Панчо Вильи в Тараканьих горах, но она приняла его едва ли не как старого друга. Хотя известий о сестре Клер Ассизской у нее не было. Она предполагала, что Эдрия где-то у своих соотечественников.

— У своих соотечественников? — усомнился Чернозуб. — Я был в Новом Иерусалиме, и там о ней ничего не знают.