Святой и грешница - [89]

На улице послышался женский голос. Палач едва заметно вздрогнул. Жена не просто звала его, а приказывала немедленно явиться.

— Иду, — уверил ее мейстер Тюрнер и быстро вышел.

Элизабет услышала достаточно из их разговора, чтобы понять, о чем идет речь. Хозяйка дома, очевидно, узнала, кто у них в гостях в амбаре, и набросилась на мужа с упреками. Палач, ведавший жизнью и смертью в Вюрцбурге и пользовавшийся уважением самой Эльзы Эберлин, не мог защититься от потока ее оскорблений. Жена не давала ему и слова сказать.

Элизабет сдержала тяжелый вздох. Исход этого боя был очевиден: здесь она оставаться не может. Взяв свой узел с пожитками, она погладила кошек и ушла прочь.

И снова Элизабет стояла перед закрытой дверью, отделка которой указывала на то, что хозяин этого дома относится к уважаемым и богатым людям в городе. Точнее сказать, это был не отдельный дом. Это был один из тех дворов, которые с многочисленными постройками и со стеной вокруг двора были больше похожи на маленькие замки. Не хватало только хода по крепостной стене и сторожевых башен. В городе было много таких дворов, многие из них с давних пор находились в собственности капитула, но этот был самым роскошным, хотя и не принадлежал настоятелю. Элизабет знала, что у каноников в собственности есть еще виноградники и поля и множество слуг, работников и ремесленников, которые не только собирают урожай, но и производят вино, хлеб и всевозможные вещи — все это они могли продавать без налогов и прочих сборов намного дешевле в отличие от трактирщиков, пекарей и городских ремесленников. То, что этот факт вызывал недовольство горожан, было не удивительно. Элизабет часто слышала гневные речи посетителей в борделе, когда разговор в очередной раз заходил об этой вопиющей несправедливости.

Почему священнослужители и их крепостные имели право жить в городе, пользоваться всеми удобствами и защитой его стен и башен, но при этом они не должны были разделять расходы, нести караульную службу и выплачивать налоги? А бремя налогов изрядно отягощало горожан! К тому же епископ каждый год выдумывал новые сборы.

Как бы там ни было, но Элизабет волновал другой вопрос: вспомнит ли высокопоставленный священнослужитель свои так опрометчиво произнесенные слова? И даже если вспомнит, сдержит ли он свое обещание?

Элизабет целый день опять бродила по городу и к вечеру не стала разыскивать мейстера Тюрнера. Возможно, это было глупо с ее стороны, отвергнуть единственную руку помощи, но все в ней противилось дороге в Нюрнберг, которая привела бы ее в другой бордель.

Но приведет ли куда-нибудь выбранная ею дорога? Или это был тупик — очень короткий тупик, заканчивающийся у этих ворот? Пришло время выяснить это! Элизабет подняла железное кольцо и стукнула им по двери. Она услышала приглушенный гул, но так как ничего не происходило, она постучала еще раз. Открывший дверь мужчина, по всей видимости, был одним из слуг каноника.

— Да? Что тебе нужно?

— Я хотела бы поговорить с каноником фон Грумбахом.

Элизабет даже не надеялась, что ее просто так пропустят к высокопоставленному священнослужителю, и вот теперь целую вечность уговаривала и молила, но никто из служанок и работников, собравшихся вокруг нее, не хотел пропустить ее к порогу дома, в котором располагались покои хозяина.

— Пожалуйста, господин сказал мне, что я могу прийти к нему! — настаивала Элизабет.

— Ну все, хватит! — рассердилась пожилая служанка. Слуга попытался прямо перед ее носом закрыть дверь, но Элизабет решительно сделала шаг вперед.

— Что здесь за переполох?

Голос заставил всех вздрогнуть. Элизабет, сдерживая дрожь, почувствовала, как у нее по спине бегают мурашки. Расступившись, служанки и работники пропустили Элизабет. Как в трансе, она подошла к канонику с бесстрастным лицом. Он был высокий, с прямой осанкой. Какие благородные черты лица! Казалось, своими темно-синими глазами он мог заглянуть ей прямо в душу. По телу снова пробежала дрожь, и у нее возникло такое чувство, что ей нужно развернуться и убежать прочь, так далеко, как только сможет. Кто мог выдержать такой взгляд? Тем не менее она ступила вперед, чувствуя, будто идет вброд по меду.

Фон Грумбах все еще не произнес ни слова, лишь повел левой бровью. Элизабет вдруг рассердилась на себя, и это придало ей мужества говорить.

— Каноник фон Грумбах, когда мы с вами встретились, вы сказали мне, что я могу к вам обратиться, если так сложатся обстоятельства.

— Я помню, что я сказал, — холодно ответил он.

— Вот обстоятельства так сложились! — выдавила из себя Элизабет и подняла подбородок.

Брови мужчины немного поднялись.

— Проходи в дом и расскажи мне, что за обстоятельства привели тебя сюда. Я заинтригован!

Каноника не волновали удивленные лица вокруг. Казалось, что он даже не замечал их, ведя Элизабет в дом.

— И что ты сейчас собираешься делать? — спросил каноник, когда она закончила свой рассказ.

Элизабет пожала плечами.

— Я не видела никакого выхода и вспомнила ваши слова.

— И ты не можешь объяснить, с чем связано такое резкое изменение в поведении мадам? Не бойся мне все рассказать! Я не буду тебя судить за то, что ты сделала!