Святой и грешница - [31]

Роскошный дом семьи советника находился сразу за монетным двором. Оттилия толкнула плечом дверь и попросила помочь уложить отца в большой комнате. Они прошли через зал, в котором лежали связки и ящики с товаром, и подняли пьяного по лестнице. Наконец им удалось опустить его на подушки, Ганс Майнталер довольно хрюкнул и свернулся калачиком, как зверь в своей норе.

— Справились, — сказала Элизабет и улыбнулась. — Здесь он проспится.

— Да, надеюсь, он протрезвеет завтра утром и будет в состоянии выступить на заседании совета, чтобы не опозорить семью. — Она ударила себя по губам. — О нет, мне, конечно же, не следовало этого говорить! Иной раз я не могу совладать со своим языком.

— Я ничего не слышала!

— Спасибо! — искренне поблагодарила Оттилия, видя перед собой обычную девушку, а не шлюху, присутствие которой в этом доме было совершенно неуместно.

Элизабет с любопытством огляделась. Все было чужим и в то же время знакомым. В комнате было не очень много мебели, только самое необходимое. Судя по качеству и отделке мебели, семья советника занимала почетное место в обществе. На полке выстроилась оловянная посуда — ценный подарок на крестины и другие важные праздники в жизни бюргера. Ковер на стене придавал помещению с темным дощатым полом и покатым потолком красок.

— Какая красивая работа, — сказала Элизабет, подходя ближе, чтобы посмотреть на рисунок. — Я видела подобный, но с другим изображением.

— Да? Их немного. Отец говорит, что это редкая вещь.

Элизабет ничего не ответила. Она действительно видела похожий ковер? У нее перед глазами промелькнули неясные силуэты. Где это было? Может, в таком же богатом доме, как этот? Раздался громкий храп. Девушки молча стояли друг против друга. Смущение вернулось: они были уже не на равных, и Элизабет нечего было делать в этом доме! Но она не решалась попрощаться и покинуть его.

— Может, ты хочешь что-нибудь съесть? — спросила Оттилия.

Элизабет пристально посмотрела на нее.

— Ну, я имею в виду, если ты голодна, я могла бы принести тебе что-нибудь из кухни.

Элизабет хотела отказаться, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и обе девушки рассмеялись.

— Пойдем, — сказала Оттилия и зажгла лампу. Она заговорщицки кивнула Элизабет, чтобы та спускалась вслед за ней на кухню, расположенную в задней части дома. Там был большой очаг, на котором можно было сразу разогревать несколько котелков или зажарить целого кабана.

— Тише, — предупредила хозяйка. Она открыла дверь и указала на кладовую с толстыми стенами для поддержания низкой температуры, располагавшуюся за кухней.

— Ну, что ты хочешь? Сало? Сыр? Или колбасу? — Она тихонько засмеялась и выглядела в этот момент просто девочкой, собравшейся что-то стащить из кладовой. Оттилия позабыла и о покойной матери, и о пьяном отце. — Ну же, говори!

— Немного вон той колбасы и кусочек сыра, — попросила Элизабет.

Оттилия кивнула и отрезала большой кусок сыра. Снаружи хлопнула дверь. Слышно было, как через зал приближаются шаги. Оттилия задула лампу и, схватив Элизабет под руку, прошептала на ухо:

— Тихо!

Через кухню к ним приближался свет, сначала он выхватил из мрака их обувь и платья и поднялся к лицам.

— Что это значит? — раздался резкий голос из темноты.

Элизабет зажмурилась, успев, однако, рассмотреть длинную белую рубашку и босые ступни под ней.

Оттилия драматично вздохнула.

— Ничего, я не хотела тебя будить. Отец вернулся и спит в большой комнате.

— Да, я видела.

Кухня наполнилась теплым светом, когда со всех сторон лампы были сняты затворки. Элизабет увидела худощавую женщину с унылым лицом. Из-под изношенного чепчика виднелось несколько седых прядей. На Элизабет смотрели строгие глаза, губы сжались в тонкую полоску.

— Что это значит? — переспросила женщина. — Я подумала, что в дом проник какой-то сброд. И вероятно, я не так уж и заблуждалась!

Она была служанкой или бедной родственницей? В любом случае она долгое время находилась в этом доме и имела определенное влияние на детей.

Оттилия обиженно надула губы.

— Маргрет, это тебя не касается. Я только взяла из кладовки немного колбасы и сыра, и я как старшая дочь в доме, разумеется, имею на это право. — Она немного вытянулась, но рядом с худощавой женщиной все равно выглядела ребенком.

— Да, с этим не поспоришь, но мне бы хотелось знать, кто с тобой. Потому что вижу, что этому кому-то совершенно нечего делать в нашем доме!

От полного презрения взгляда у Элизабет запылали щеки. Больше всего ей хотелось убежать отсюда, но Оттилия схватила ее за рукав.

— Это я ее с собой привела!

Худощавая женщина, тяжело дыша, вздохнула:

— Не ври мне. Я не знаю, что у тебя общего с ней, но ты поступаешь неправильно, защищая ее. Что она тебе наврала, что ты так говоришь? Она проникла сюда, чтобы обокрасть твоего отца, а ты ее застала. Каким обманом она добилась твоего сочувствия?

Девушка дерзко улыбнулась. Очевидно, спор начал приносить ей удовольствие.

— Нет, Лиза сюда не вторгалась. Она оказала мне услугу, и я хотела дать ей с собой продукты, прежде чем она уйдет.

Маргрет развернулась, очевидно, обдумывая последние слова.

— Ты в своем неведении даже не понимаешь, кого приводишь в дом, — начала она, но Оттилия оборвала ее на полуслове: