Святой и грешница - [14]

Глава 4

— Мамочка, я хотела бы с тобой попрощаться, — обратилась Элизабет к мадам после завтрака.

— Попрощаться? — Эльза подняла брови. — Что за бред? Куда ты собралась?

Элизабет пожала плечами.

— Еще не знаю, но здесь я оставаться не могу. — Она заметила, как другие девушки прекратили работать и уставились на нее.

— Ты не можешь остаться? — переспросила Эльза. — Я считаю, ты не можешь уйти!

— Почему?

— Я тебе покажу. Сиди здесь и не двигайся!

Мадам пошла по тропинке в свой домик. Элизабет удивленно посмотрела ей вслед, но ослушаться не посмела. Ей не пришлось долго ждать возвращения мадам. Эльза швырнула стопку пергамента на стол. Вверху на каждой странице было написано имя, ниже — столбцы с цифрами, некоторые листы были надорваны по краям, другие в пятнах.

— Знаешь, что это?

Элизабет покачала головой и наклонилась вперед, чтобы разглядеть в темноте. Эльза прижала верхний лист, подписанный «Грет», указательным пальцем с грязным ногтем.

— Это долговые листы, в которые я вношу все, что каждая из вас получает от меня и сколько должна вернуть, прежде чем уйти без моего согласия.

Элизабет начала читать: одна пара обуви — сорок пфеннигов, новая рубашка из желтой ткани — двадцать два пфеннига, теплые зимние чулки — двенадцать пфеннигов. Список, очевидно, был бесконечным. Были посчитаны также еда за каждую неделю, постель, иногда кусок мяса или мед и один раз посещение банщика. Рядом было написано количество пфеннигов, которые Грет, по всей видимости, заработала и которые были вычтены из ее долга. Пальцы Элизабет скользили по столбцу. Другие девушки подошли и с любопытством выстроились вокруг стола.

— Рубашка двадцать два пфеннига? А одна пара обуви сорок пфеннигов? — Элизабет удивленно подняла брови. — Эта обувь? — спросила она и указала на простые башмаки Грет.

Мадам кивнула и попыталась вырвать лист из рук девушки, но Элизабет отодвинулась, оказавшись вне пределов ее досягаемости.

— Это очень дорого. Такая обувь стоит не больше двадцати, максимум двадцати пяти пфеннигов, а рубашка, если она не шелковая, не больше пятнадцати пфеннигов!

— Ах, кажется, тебе все хорошо известно, только ты ничего не помнишь! — фыркнула мадам.

Странно, но Элизабет была уверена, что ее подсчеты верны, даже если она не могла сказать, откуда ей это известно.

Сидевшая рядом с ней Мара кивнула, а Жанель тихо сказала:

— Я всегда это говорила, но толку?

— А здесь вы просчитались: двадцать шесть минус двенадцать будет четырнадцать пфеннигов долга, а не восемнадцать! — Элизабет коснулась пальцами листка. — Если вы переведете три шиллинга в пфенниги, то получится восемнадцать пфеннигов долга, а не двадцать два!

— Она умеет читать, — заметила Анна.

— И даже считать! — удивленно воскликнула Жанель.

— Я всегда знала, что с ней что-то не так, — недовольно сказала Марта.

Эльза выхватила листок из рук Элизабет.

— Не рассуждай о делах, в которых ничего не смыслишь! — крикнула она. — И не смей подстрекать моих девочек. Долговые листки веду я, и все, что там записано, правильно!

Порывшись в стопке, она извлекла довольно чистый и не сильно помятый лист.

— Для тебя намного важнее, что написано на этом листе, потому что это твои долги, и ты должна их отработать. Если ты против, я передам тебя палачу. Он будет держать тебя в башне, пока ты не изменишь свое мнение.

У Элизабет внутри все оборвалось. Она взяла на удивление длинный список для двух дней, проведенных в этом доме. Рубашка и простое платье, вчерашнее платье, чулки и обувь, еда, ее доля за лучины и масляные лампы, постель и, конечно же, монеты, заплаченные банщику, причем она даже представить себе не могла, за что он так много потребовал.

Девушка медленно подняла голову, в глазах мадам светилось торжество.

— Я верну тебе твои деньги, обещаю! Я найду способ достать их. Ты можешь мне верить.

Эльза язвительно усмехнулась.

— Слова существа без семьи и прошлого недостаточно. Нет, моя голубка, ты останешься здесь, пока не рассчитаешься со своими долгами. Затем можешь делать все, что хочешь.

Собрав бумаги, Эльза унесла их в свой домишко. Элизабет осталась уныло сидеть за столом, обхватив голову руками.

Чем ближе подходил вечер, тем сильнее билось ее сердце, ладони вспотели, а рубашка под мышками стала влажной. Страх окутывал Элизабет, словно туман. Она растерянно осмотрелась, когда девушки начали раскладывать свои наряды для ночи. Грет подошла к ней с пестрым платьем в руках.

— Надень это. И я не советую тебе злить мадам. Она еще бережно с тобой обходилась, но боюсь, скоро потеряет терпение.

Элизабет замялась, но решила послушаться и предалась сильным, но грубым рукам Грет. Жанель причесала ей волосы и накрасила губы.

— Ты прекрасна, — сказала она удивленно, и хотя Элизабет этому противилась, ей было приятно.

Вскоре появились первые гости, и началось веселье. Как и вчера, девушки угощали их вином и хлебом, шутили, играли в кости и снова и снова отправлялись на кровать или матрацы. Постоянно проигрывавший жирный горожанин, усадив Мару себе на колени, задрал ей платье и свой камзол и расстегнул штаны. Прежде чем взяться за зад Мары, он опустошил свой кубок. Через время, закрыв глаза, он пробурчал себе что-то под нос и ненароком столкнул пустой кубок на пол.