Святой Грааль - [2]

В другое время я, возможно, и обрадовался бы известию о смерти Ричарда — в конце концов, я уже примерял корону, и, говоря по совести, был лучшим правителем, нежели мой беспутный братец. Впрочем, моей заслуги в этом немного: нужно иметь не только безжалостное львиное сердце, но и тупую баранью голову, чтобы управлять страной хуже него! Но сейчас…

Сейчас я — несчастный изгнанник, которого вот-вот начнут травить, точно оленя. С одной стороны это будет Филипп Французский, что уже давно зарится на Аквитанию, Нормандию, Бретань и прочие наши владения на континенте и которому я — досадная помеха на пути к овладению этими землями. А с другой — Робер, которого мой царственный брат считал своим сыном, но после наша дражайшая мать убедила его, что этот юноша — самозванец. И вот для этого Робера я — единственная оставшаяся угроза Английскому трону. И скоро, очень скоро они начнут действовать. Вопрос только в том, кто доберётся до меня первым. Если Филипп — то я кончу свои дни, сгнивая заживо замурованным в каком-нибудь дальнем замке. Если Робер — меня утыкают стрелами почище Ричарда. И, конечно же, не найдут ни единого лучника на десять лье в округе…

— Вино, ваше высочество…

Кубок с подогретым вином приятно ложится в мои точно заледеневшие пальцы. Но ни огонь, ни вино с пряностями не могут согреть… Мне всего тридцать два, а чувствую я себя, словно глубокий старик — настолько я одинок… Ах, да, как же я забыл? Ведь у меня есть жена! Вот только разделять с ней ложе мне запрещено Папой, что не может не радовать других претендентов на трон. Сначала я задавался вопросом, почему о нашем недозволительном родстве с Изабеллой задумались только после свадьбы? А теперь мне все столь очевидно, что не хочется даже лишний раз об этом вспоминать… Они все это подстроили и потому могли быть спокойны — мой столь жестоко пренебрегающий своей собственной женою брат и наша дражайшая мать, которая всегда считала, что из всех женщин мы можем любить и почитать лишь ее одну… Но того, что случилось под стенами Шалю-Шаброля, даже они предугадать не смогли.

Верный моему покойному брату Эдвар Маршадье[4] сразу же после покушения поднял воинов и прочесал все окрестности непокорного замка, но не нашёл никого, кроме нескольких пилигримов, да какого-то сумасшедшего еврея, который до полусмерти замучил солдат своими расспросами о потерянной корове. В конце концов, еврея поколотили и прогнали прочь из лагеря вместе с пилигримами, но так и не сыскали ни рыцарей, ни лучников. Словно они канули в преисподнюю. Откуда, верно, и появились…

… Год или полтора назад, у меня были верные союзники и друзья. Но теперь мне кажется, что это было века назад. Все четверо де Бургов: и умница Хьюберт, и отважный Джеффри, и язвительный насмешник Томас, и их дядя спокойный и рассудительный Уильям — все они пали в той несчастной битве под стенами Скарборо. "Под стенами" — ха! Да у той деревушки отродясь не было никаких стен, но люди Робера успели выстроить их буквально в считанные дни. Гай Гисборн и всё семейство Тайбуа полегли еще раньше, и тоже от рук Робера. Ральф Мурдах и фон де Бёф… О предательстве всегда больно вспоминать! Особенно о предательстве Ральфа. Я возвеличил этого человека, я был для него рукой подающей, а он?! Продал… Конечно, титул Великого Сенешаля — это больше, чем тридцать сребреников, но разве предательство перестаёт быть предательством от заплаченной цены? Хотя… Если подумать, то что ему было делать? Единственная дочь, в которой он не чает души, пошла с Робером… А вот интересно: всё-таки он — мой племянник или нет? Судить по его сражениям — точно! Ричардово семя! А вот если по другим поступкам — так Ричарда там и близко нет! Да и далеко — тоже…

Я снижал налоги, после того как мой братец ограбил страну, отправляясь воевать Гроб Господень, а иначе начался бы голод и англичане просто вымерли бы, как мыши в засуху. А Ричард и мать за это называли меня "слизняком", "не мужчиной", "размазнёй"… А Робер снижает налоги — и его именуют "мудрым правителем"! Даже матушка, стиснув зубы, признает, что этот Робер правит с умом. Я пытался ограничить вольность баронов — мои дорогие родственнички начинали кричать, что я своими руками хочу разрушить опору трона. Робер же давит баронов, точно поганые грибы — и мать охает, что его мудрость может выйти его врагам боком…

У меня нет ни одного человека, на которого я мог бы рассчитывать, а у Робера и Филиппа — целые королевства. Может быть, проще принять яд самому, уподобившись великим кесарям древности? Или уйти в монастырь?..

— Ваше высочество! К вам — ваша мать, герцогиня Аквитанская…

М-да… О яде думать уже поздно…

Я встал навстречу и склонился в почтительном поклоне:

— Дражайшая матушка…

Она, даже не удостоив меня взглядом, прошла и уселась в мое кресло у камина, протянула морщинистые руки к огню и лишь затем, немного согревшись, соблаговолила обратить на меня внимание. Тяжелый взгляд, когда из-под ресниц словно бьют серые молнии, и слова падают, точно камни:

— Я хотела бы знать: я родила сына или дочь? Если вы — еще одна моя дочь, то почему вы пренебрегаете вышиванием, любезная? Вот приедем — и можете присоединяться к вашей сестрице Джоанне и начинать вышивать распашонки для моего следующего внука… А если вы все же — сын, то, клянусь кровью Христа, мне не понятно: какого чёрта вы сидите здесь, в Бордо, вместо того чтобы собирать своих вассалов и отомстить за смерть брата подлому узурпатору?!