Святой Алексей, человек Божий - [7]

Другой – Исидор, которому тогда едва исполнилось 20 лет, отличался впечатлительностью, живо интересовался всем, был кроток и любезен в обхождении, и скоро скромный инок, с любовью принятый везде, очутился среди высшего римского общества. Сопровождая обыкновенно Афанасия во время его посещений Констанции, тетки императора Констанса и сестры Константина Великого, оставшейся православною, несмотря на то, что вся ее фамилия была заражена арианством, или Абутеры, Сперанции и других благочестивых римских дам, Исидор, успевал познакомиться со всеми сенаторами и сколько-нибудь выдающимися личностями в Риме. Нет никакого сомнения, что он неоднократно, вместе с Афанасием, посещал и дом Евфимиана, отличавшегося особенным гостеприимством. Но чаще всего египетские странники бывали в доме Альбины, благородной и богатой вдовы, выдающейся сколько по уму и характеру, столько же и по знатности своего рода.

Альбина овдовела очень рано и отказалась от второго замужества, чтобы всецело посвятить себя воспитанию своей единственной дочери Марцеллы. Отличаясь христианскою ревностью, Альбина любила все-таки свет и мечтала о блестящей партии для своей дочери, о богатствах и почестях. Напротив, Марцелла, которой было не более 7 или 8 лет, была задумчивого и меланхолического характера. Кроткая и тихая девочка, она больше всего любила уединяться в комнате своей матери, молиться там и мечтать и при первой возможности уходила в церковь. Однако порой ее ум, развитой и наблюдательный не по годам, проявлялся в причудливых вспышках упрямства и экзальтации. Она почти неотлучно присутствовала при посещениях Афанасия и беседах его с матерью. Присев у ног великого пастыря, она не сводила глаз с его почтенного лица. Разговоры об иноческой жизни на Востоке, описание пустыни, ее ужасов, борьбы с ними, изображение дивных видений, посещавших отшельников, – все это производило на юную слушательницу потрясающее впечатление и воспламеняло ее воображение. На великих героев этой борьбы со страшными искушениями пустыни смотрели как на борца Иакова или как на человека, заблудившегося в пустыне и пришедшего в прямые соотношения или к адским силам или к высшему, незримому для обыкновенных смертных, духовному миру. Аммон и Исидор знали Памву, Серапиона и Макария в ужасной пустыне Нитрийской, пропитанной солью, наподобие высохшего дна морского. Они сами жили по правилам великого Пахомия, принятым по всем египетским обителям. Сам Афанасий прожил семь лет в Фиваиде, где видел св. Антония, Пахомия, Илариона; еще при жизни Антония он составил его жизнеописание; он мог в подробности рассказать, как жил великий подвижник на вершине утеса, между небом и землею. Он много рассказывал и о том, как юные девы и молодые вдовицы отрекались от мира и проводили строгую жизнь в монастырях, число которых тогда сильно возрастало на Востоке. Марцелла с восторгом, с благоговейным трепетом в сердце слушала эти рассказы и чувствовала, что во всем ее существе совершался какой-то внутренний переворот, происходила борьба самых противоположных мыслей и чувств. Уезжая из Рима, Афанасий оставил в доме Альбины жизнеописание Антония, и дочь хранила эту книгу как великую святыню, как руководство и главное правило в жизни.

Между тем юная Марцелла развивалась и, по словам современников, становилась решительно первой красавицей в Риме. Из послушания матери, не имевшей других детей и вполне посвятившей себя воспитанию дочери, она вышла замуж, но через семь месяцев овдовела, и тогда-то вполне раскрылся ее характер и стремления. Мать настойчиво желала, чтобы она во второй раз вышла замуж. Ей представлялись блестящие партии. Между всеми искателями ее руки более всех выдавался сенатор Цереалис. Это был один из самых знатных людей империи, несколько раз носил консульский сан и был в близких связях с императорским домом по сестре своей Галле, которая была невесткою Константина Великого и матерью Галла. У него было громадное состояние, которое он все предоставлял в распоряжение Марцеллы.

– Если бы я собиралась вступить во второй брак, я искала бы себе мужа, а не его богатства, – ответила Марцелла.

В свете все порицали Марцеллу и говорили с раздражением, что она попала в сети, расставленные ей духовенством. Мать также страшно раздражена была против дочери и не хотела ее видеть. Чтобы хоть отчасти успокоить раздраженную родню, Марцелла объявила, что она отказывается от принадлежащей ей части громадного наследства в пользу родных, которые могут продолжить их род. Она оставила все свои драгоценности, камни, богатую мебель, золотые убранства, даже свою печать, наперекор моде отказалась от белил и румян, шелковых материй и стала носить самую простую одежду всегда темного цвета. «Она похоронила себя», – сказал про нее один современник. Марцелла надеялась, по крайней мере, что ее, после всех этих перемен, оставят в покое. Не тут-то было! Не было такой нелепости, низкой сплетни, которую бы не выдумывали про нее и которой все верили. Все это повергало ее в глубокую печаль. Она решилась наконец окончательно порвать все узы, сколько-нибудь привязывавшие ее к свету. В одном из предместий Рима она купила себе небольшой дом, окруженный большим тенистым садом; из дома сделала она себе келью, из сада – пустыню, и там, вдали от шумного и завистливого света, она проводила все дни в глубоком уединении, в молитве, в созерцании и подвигах. В столицу она появлялась только в известные дни и часы в сопровождении своей матери для поклонения гробам свв. Апостолов. Когда несколько умолкли все толки, возбужденные в Риме отказом ее от замужества, и свет оставил ее в покое, она переселилась на Авентин, где ей принадлежал родовой дворец. Она назначила обширную часть дворца для благочестивых собраний и устроила там церковь. И вот, в самом средоточии Рима, явился первый римский монастырь – монастырь в мраморных и украшенных золотом чертогах. Под духовным руководством Марцеллы на Авентине образовалось целое общество богатых и влиятельных женщин, посвятивших себя Богу и делам благочестия. В этом монастыре не было, однако, никакого определенного устава. Обыкновенно там собирались петь псалмы, совещаться о делах благотворительности и изучать Священное Писание. Просвещение, которое никогда не было в большой моде на Западе, особенно входило в круг занятий на Авентине. Изучали прилежно еврейский и греческий языки, чтобы ближе знакомиться с текстом Св. Писания.