Святослав. Хазария - [32]

– Может, оттого и не разумеют, что мы им не верим? Теперь поглядим!

– Гляди, княже, гляди… Эх, в Киев ворочаться надо, много людей потеряли, следует отдых войску дать… Тьмы пополнить…

– Нет, вуйко, – прервал его Святослав, – назад ворочаться не будем. Перун благоволит к нам и даёт скорую победу над врагом. Пойдём в земли радимичей и вятичей, там наберём и новые тьмы из подневольного хазарам люда, и корма для лошадей и дружины.

Старый воевода только крепче сжал зубы и, огрев коня плетью, умчался прочь, чтобы не сорваться и не наговорить князю лишнего.

Над полем печально запели рога – будто сама Жаля трубным гласом рыдала по храбрым воинам киевской Молодой дружины, что погибли в жестокой сече. Живые стали хоронить мёртвых и справлять по ним Тризну, вспоминая каждого воина по имени, прославляя его подвиги, силу и удаль, чтобы память о нём удержалась и перешла к потомкам, а боги славянские знали и видели, какой храбрый воин отныне будет пребывать в их небесной дружине.

И снова заклубилась пыль под копытами русской конницы. Позади – поверженный Саркел и разбитое войско Уйзена, и свежие, ещё без единой травинки, курганы над последними павшими, – в степи, где нет дерева, чтобы сотворить кострище, это единственный способ погребения. А что впереди? Святослав уверен, что его ждут только победы и ратная слава, и он спешит к ней, подгоняя коня.

Только дядька Свенельд хмур и молчалив, но Святослав не обращает на это внимания.

Уставшие кони перешли на шаг, и кто-то из воинов затянул песню, протяжную и печальную думу:

Ой, ты, степь моя, степь Донецкая, степь Донецкая да привольная!

Разнотравием ты украсилась, и сокрылася за туманами,

Не холмами ты да покрылася, а покрылась нынче курганами!

А чьи витязи спят в курганах тех, кто обрёл здесь вечный покой

Со своей походною утварью – щит да меч, да лук со стрелой?

И разносится в степи карканье, в небе слышен шум многих крыл, —

То летит, летит стая воронов к полю сечи есть мясо белое,

Мясо белое, очи синие, сердце храброе вражий меч сгубил…

– Больно тоскливая песня, – заметил ему кто-то.

Воин замолчал, потом запел другую.

Что за пыль да поднялася над степью, что за гомон да стоит над широкою?

Отчего ветры дуют буйные, отчего степь травою клонится,

Ой, куда бегут звери дикие, ой, куда бегут быки круторогие,

И куда летят чёрны вороны, а волк хищный да по следу их гонится?

То идёт князь Святослав наш Хоробрый со своей преславной дружиною,

Со своими молодыми соколами, ай, да лепше их в Киеве не сыскать!

Чем дальше продвигалась русская дружина к полуночи, тем гуще становилась растительность, пошли кусты и деревья. Вот впереди неясно замаячил, а потом предстал во всей красе берёзовый лес. И когда первые полки с ходу направились к нему, Свенельд подскочил к Святославу и резко осадил коня, так что тот взвился на дыбы.

– Негоже, князь, законы науки воинской нарушать, – рассерженно заговорил он. – Мало того что дозоры вперёд не выслал, так теперь ещё и в лес без разведки идёшь? Тому ли я учил тебя, княже?

Святослав вспыхнул было, но сдержал себя, помня, что начальник не должен подавать виду, когда он рассержен либо раздражён. Слегка усмехнувшись, он велел:

– В лес не входить, выслать дозоры! – И, повернувшись к Свенельду, заметил: – Кто сейчас на нас посмеет напасть, вуйко? Теперь это наши земли, а скоро и Северские с Радимскими и Вятскими от ярма хазарского освободим!

Прискакали дозорные.

– Княже, с полуночного восхода идёт чья-то конница!

– В лесу кто есть? – спросил Святослав посуровевшим голосом.

– Кроме лесной дичи, ни души!

– В лес! – велел Святослав. – И пока сигнал не подам, ни шороха, ни звука!

Многотысячная дружина, будто вода в ветошь, «впиталась» в березняк. На опушке выстроилось Сердце во главе с князем.

Между тем хазарская конница – теперь уже можно было различить, что это хазары, – приблизилась к лесу, но, по-видимому, входить в него не собиралась, торопясь мимо. К Святославу вновь подъехал хмурый Свенельд.

– Может, княже, к хазарам гонца послать с вестью, что земля эта отныне Киеву принадлежит и им отсюда убираться надо подобру-поздорову, – предложил бывший воевода.

– Гонцов я уже посылал, хватит, – мотнул головой Святослав. – Хазары доброе слово только после битья понимают, посему пусть им меч вначале скажет, кто отныне на земле этой хозяин, а тогда и поговорим с теми, кто жив останется!

Вот уже Правое Крыло хазарское сравнялось со Святославовым Сердцем. Прозвучала команда – и русская конница рванула вперёд, по лицу стеганули ветки, но этого уже никто не замечал.

Команда – как прыжок в ледяную воду, все страхи и волнения накануне, а потом только бодрящий холод, лёгкость и сила в окрепших мышцах.

Удар был совершенно неожиданным для вражеской конницы. Сердце Святослава обрушилось на хазарское Крыло, враз отсекло его и принялось ожесточённо кромсать. Однако хазары быстро опомнились, видимо, их предводитель был опытным, – они на ходу перестроились и стали окружать русов. Теперь туго пришлось Святославу, благо Горицвет с Притыкой вовремя подоспели на выручку и в свою очередь начали обтекать хазарскую конницу. Страшная, жестокая битва закипела кругом: кричали люди, хрипели и ржали кони. Большие умные глаза животных теперь, как и у людей, выражали боль, страх, ярость и муку. А жизни воинов плясали танец смерти на остриях их булатных мечей, и только миг порой отделял Явь от Нави. Но бой был непродолжительный, хазары приложили все силы, чтобы прорвать русское коло, им это удалось, и основные тьмы во весь опор помчались в степь, а уцелевшая часть Правого Крыла в несколько потоков устремилась к лесу. Святославовы воины «на плечах» противника ворвалась следом, но настичь и окружить не смогли. Оставив в березняке часть своих людей изрубленными, хазары кинулись прочь, растекаясь по степной равнине.