Святоотеческое наследие - [10]

Испытавший такое высокое состояние, святой Исаак Сирин пишет, что когда приключается духовная неизреченная сия радость, она внезапно отсекает в устах молитву, ибо тогда как бы престают уста и язык и сердце – хранитель помыслов, и ум – кормчий чувств, и мысль – скоролетящая докучливая птица; тогда уже мысль не имеет своей молитвы и движется не самовластием, но сама она наставляется иной силой, содержится в таинственном пленении и обретается в непостижимом, которого сама не ведает. Это есть то, что называется собственно ужасом и видением молитвы, а не самая молитва, ибо ум бывает тогда уже превыше молитвы, которая отлагается ради обретения лучшего, и он находится в исступлении, без всякого желания, по слову Апостола: «Аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть» (2Кор.12:2). Молитву святой Исаак называет семенем, а сие состояние собранием снопов, когда жнущий сам изумляется неизреченным видением того, как от худых и голых зерен, которые он посеял, внезапно прозябли перед ним зрелые колосья. Молитвой же сие называется потому только, что от нее происходит, и святым дается сие неизреченное дарование, которого имени никто определить не может. Когда действием духовным подвигнется душа к божественному и, через непостижимое соединение, уподобится Божеству, и просветится в своих движениях лучом высокого света, и сподобится ум ощущения будущего блаженства, тогда забывает сама себя, все временное сущее здесь, и уже не имеет движения в чем-либо: возжигается в ней неизреченная радость, закипает в сердце несказанная сладость, насыщается этим и самое тело, человек забывает не только какие-либо страсти, но и самую жизнь свою, и думает, что Царство Небесное не в ином чем состоит, как в этом состоянии. Здесь-то испытывается, что любовь Божия слаще жизни, и разум, еже по Бозе, от которого рождается любовь, слаще меда и сота.

О, чудо! – восклицает Симеон Новый Богослов, – какое слово сие изглаголет, ибо это страшно воистину и свыше всякого слова! Вижу свет, которого не имеет мир, и, сидя в келлии, вижу внутрь себя Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и питаюсь единым Боговедением и, соединившись с Ним, превосхожду небеса: где тогда тело? Не знаю, ибо Господь меня любит и в Самого Себя приемлет, и на объятиях скрывает и, будучи на небесах, в то же время и в моем сердце, и здесь и там виден мне. Владыка являет меня не только равным Ангелам, но и преимуществующим перед ними, ибо невидимый для них и неприступный существом, мне виден бывает и с моим соединяется существом. Это есть то, о чем возвещает Апостол: «Что око не виде, и ухо не слыша, и на сердце плотяно не взыде» (1Кор.2:9), – и, пребывая в этом, не только не хочешь выйти из келлии, но желал бы укрыться в глубине земли, дабы и там, вне всего мира, созерцать бессмертного своего Владыку и Создателя.

Согласуясь с Новым Богословом, и святой Исаак говорит тоже, что когда отымется у человека покрывало страстей, от мысленных его очей, и узрит он сию неизреченную славу, – внезапно ум его возвышается до ужаса, и если бы Бог не положил предела в сей жизни такому состоянию, – сколько в нем оставаться, – то, хотя бы допущено было продолжаться ему и во всю жизнь человека, никогда не захотел бы он выйти из сего дивного видения. Но так устрояет Бог, по Своей милости, чтобы на время умалялась благодать Его во святых, чтобы могли они промышлять и о братии своей служением слова, поучающего благочестию; ибо, как говорит Макарий Великий[5], если бы кто имел такую благодать, чтобы постоянно быть объятым сладостью сих чудесных видений, не мог бы он более ни о чем временном слышать или говорить, или принять на себя тяжесть словесного учения и какой-либо малейшей заботы.

Вкусившие однажды, в мертвенном сем теле, бессмертной пищи и в маловременном мире сподобившиеся отчасти той радости, которая предуготовляется в Небесном Отечестве, уже не могут прилепляться красным мира сего, или бояться чего-либо скорбного и лютого, но с Апостолом дерзают восклицать: «Ничтоже возможет нас разлучити от любви Божией» (Рим.8:39).

Все это, по слову святого Исаака, принадлежит тем, кои видели таковые опыты и чувствовали их в себе самих, достигнув дара сего, при руководстве отцов, и после радостных стараний и труда в житии своем. Мы же непотребны, многим грехам повинны и многих страстей исполнены; и потому самому не заслуживали бы даже и слышать о таких предметах. Но уповая на благодать Божию, я осмелился сказать о них несколько слов из Святых Писаний духоносных отцов, да познаем, хотя не вполне, как мы окаянны и как безрассудны, прилепляясь и пристращаясь к миру сему, скопляя вещи тленные, и ради их вдаваясь в заботы и смуты, с вредом для душ наших. И все это мы в похвалу себе поставляем и добрым делом считаем! Но горе нам! Мы не понимаем достоинства душ наших, не разумеем, для какой жизни призваны, говорит святой Исаак. Жизнь наша в мире сем, ее скорби, ее блага и покой почитаются нами за нечто важное; о жизни же по духу, погрузясь в леность, миролюбие и беспечность, мы говорим, будто она свойственна была только древним святым, а нам она не нужна, да и не возможны такие подвиги… Но не так это, не так! Не возможны они для тех, кои беспечно порабощают себя страстям, кои не хотят каяться, истинно прилежать Духу Божию и предаются неполезным попечениям мира сего. А тех, кои усердно каются, кои с многой любовью и страхом взыскуют Бога, и к Нему единому взирают, и по заповедям Его поступают, тех всех Господь принимает, милует, дарует им благодать Свою и прославляет их. Так уверяет нас все Божественное Писание. В древности многие отцы и сами проходили поприще сие и других руководили по нему; только ныне не то уже стало, по оскудению руководителей. Но кто всецело посвятит себя делу Божию, того сама благодать Божия вразумляет, тому она способствует отныне и до века. Тех же, кои не хотят подвизаться и суесловят, будто в настоящее время не подает уже Бог древних дарований, тех Апостол называет прельщаемыми и прельщающими других. Есть такие, кои и слышать не хотят о том, что и ныне есть благодать. Но Григорий Синаит называет их омраченными крайним нечувствием, неразумием и маловерием.