Святолесские певцы - [5]
С благословения отца протоиерея, Киприан стал с собой возить по праздникам детей в город; там становились они на клиросе и своими чистыми, звонкими как серебро голосами, руководили общим песнопением молящихся. Весь народ вторил им, благоговейно взирая на светлую красоту сестёр, коих лики блистали благодатным светом ангельской чистоты и непорочности. Пред всяким двунадесятым праздником вся благочестивая семья постилась; а говела и приобщалась Св. Тайн два раза в году, в Светлый Христов день и в Успение.
Не успели оглянуться, как подошёл Рождественский пост. На святого мученика Филиппа заговелися, а с Гурьева дня поститься стали строго, без рыбной снеди, и каждый день дети сопутствовали отцу в кремль к обедне. Особливо дочери усердны были ко святому служению, редко пропуская утрени, не только что литургию. Василько чаще оставался дома с матерью, которой ради хозяйственных забот нельзя было выходить из дому ежедневно.
VII
В ночь на 20 ноября было сёстрам сонное видение. Обе одновременно узрели в светлом небе блистающую причастную чашу, и обе слышали голос, возвещавший великое таинство подлинными словами божественного песнопения: «Тело Христово приимите, источника бессмертия вкусите!»
Обе сразу поднялись на ложах своих, и обе воззрились одна на другую, спрашивая:
– Что это значит? Что ты видала, сестра?
Поведали они друг другу свой дивный, одинаковый сон, и так порешили:
– Господь нам близость земного конца возвещает. Надо нам приобщиться Его Телу и Крови… Да будет над нами Его святая воля!
На утро, встав, чтобы сопутствовать отцу в Божий храм, они рассказали ему о видении своём и о желании, не отлагая, причаститься.
– Что же! – скрыв тревогу житейскую, согласился отец Киприан, – ежели таково ваше желание, завтра, на утрени, исповедуйтесь, а за обедней, в день Введения во храм Пречистой Девы Марии, я приобщу вас Телу и Крови Господним… Только, по слабости нашей человеческой, прошу я вас, дети мои, поберегите мать вашу! Не тревожьте её предвидениями скорой кончины вашей… Быть может услышит Господь и наши моления родительские, – упасёт вас от смерти безвременной.
И было ими решено скрыть от брата и матери свои помыслы о близости смертного часа.
На следующий день, в праздник Богородичный, пели дети отца Киприана в Святолесском соборе; пели они, как в те века водилось, со всеми прихожанами вместе, но их чудные голоса выделялись как чистое серебро в общем хоре славословия. А когда Вера и Надежда подошли к пречистой чаше, солнце пробилось сквозь зимнюю мглу и тремя яркими лучами озлатило их благоговейно склонённые головы; они предстали народу словно видение свыше, словно чистые серафимы в облаках курившегося фимиама. Многие вместе с ними молитвенно преклонили колена, а другие в толпе умилённо переговаривались.
– Смотрите, православные! Словно Божии Ангелы к нам грешным с неба слетели! Не по земному сияют лики сих чистых отроковиц! Да и голоса их звучат не по земному.
И точно, красота сестёр была чудно прекрасна! Она умиляла души избранных, а иных поражала не умиляя… У дверей храма, в толпе, среди пришлых богомольцев, один парень в лаптях и мужицком зипуне во всю службу глаз с них не спускал, лоб перекрестить забывал на них глядючи. Не по-мужицки мужицкая одежда на этом парне лежала; а забываясь, когда кто его, по тесноте, ненароком толкал или пред ним становился, заслоняя ему поповских дочек, он так гневно да властно чёрными глазами вскидывал, что видевшие только сторонилися, дивясь: ишь-де, сиволапый, каким соколом озирается!..
Кончилась служба. Воевода со своими пришёл на паперть. Остановился там, на посох воеводский опираючись; сгрёб в кармане пригоршню полушек, стал нищую братию, праздника для, оделять, да вдруг как встрелся глазами с высоким парнем в зипуне, дрогнул и приосанился.
Кабы кто сумел в душу боярина Буревода прозреть, прочёл бы там довольные помыслы:
«Ишь ведь, пострел, каково вырядился!.. И мне не сказался что уж здесь!.. Ну видно и впрямь надо в скорости гостей желанных поджидать. Велю ключарю потайной калитки на ночь не замыкать!»
VIII
Возвратился отец Киприан с семьёй поздно. Приходилось ему в городе ещё кое-какие требы свершать; дети его на соборном дворе, у вдовой дьячихи-просвирни в келийке обождали. Звал их отец казначей, протопоп соборный, к себе, пирожка с грибами праздничного откушать, – да не захотели сёстры, убоявшися расспросов да переговоров. Попадьи да поповны городские им проходу и то не давали: корили за спесь, за неразумие! Как де было им за бояр не пойти?.. Девичье счастье прозевали, чтоб после век де плакаться.
Не хотелось Вере и Надежде их вздорные речи бабьи слушать. Не хотелось от пересмехов девичьих, от взглядов, да заигрываний нескромных их братьев да мужей терпеть. Не любили они по гостям да по чужим людям ходить.
Едва в полдень поповские розвальни к погосту подъехали, в воротах переняла их Любовь Касимовна; заждалася она мужа да деток и вволю без них нагоревалася. Пошла она, утречком, помолившися, животинку в хлеве да на дворе покормить, – глядь, а их псы сторожевые, Орлик да Сокол, в разных концах двора лежат мёртвые… С чего им смерть приключилася? Кто их извёл и почто??.. Ума приложить не могла попадья, и сама не своя ходила, боясь, что не даром такое стряслося.
«…Любопытство превозмогло голод. Я оставила свою комнату, но вместо столовой прошла к мужниному кабинету и остановилась у дверей в недоумении. Я знала, что ничего не совершаю беззаконного, – у нас не было тайн. Через полчаса он рассказал бы мне сам, в чём дело.Я услышала незнакомый, мужской голос, который авторитетно говорил:– А я утверждаю истину! Жена ваша не имеет прав на этот капитал. Он завещан прадедом её князем Рамзаевым наследникам его старшей дочери лишь на тот случай, если по истечении пятидесяти лет не окажется наследников его меньшого сына…».
«Подруги» — повесть о двух неразлучных девочках — Наде Молоховой и Маше Савиной. Девочки вместе учились в гимназии. Теперь они выросли, превратившись во взрослых барышень. Но Молохова — из богатой семьи, Савина же вынуждена уже сейчас столкнуться с большими трудностями в жизни. Она сама поддерживает свою семью, больного отца, зарабатывая уроками. Надя постоянно стремится ей помочь. Маша же считает, что никогда не сможет отплатить какой-либо помощью своей более чем обеспеченной подруге. К несчастью, такая возможность представится Маше очень скоро — ее подруга окажется в смертельной опасности…
«…– Мне не холодно! – неподвижно глядя на барыню, ответило дитя.– Но с кем ты пришла? Как ты здесь?..– Одна.– Из церкви верно?– С погосту…– А где ж ты живёшь? Близко?– Я не живу! – так же тихо и бесстрастно выговорила девочка.– Близко живёшь? – переспросила, не расслышав, Екатерина Алексеевна.– Я не живу! – повторила девочка явственней…».
«…– Знаете ли вы, почему порою царь гор окутывается тучами и мраком? Почему он часто потрясает небо и землю грозой и вихрями своего гнева, своей бессильной ярости?.. Это потому, что на вершине его, на ледяном его престоле восседает властитель духов и бездны, мощный Джин-Падишах! – говорил Мисербий.Вот что узнали мы от него в этот чудный вечер…».
«…на каком же основании г. Соловьев берется писать о женщине, которую так мало знает, и об ее деле, которого совсем не знает?.. Единственно на основании своих личных чувств и мнений?.. Но, если эти чувства и эти мнения менялись, подобно флюгерам, и в разные времена высказывались разно, – которым же заявлениям г. Соловьева надо верить?Он, без сомнения, может сказать, что тогда он ошибался, увлекался, был загипнотизирован, – как и утверждает по поводу своего видения Махатмы в Эльберфельде. Но если такие ошибки, увлечения и посторонние «внушения» – с ним вещь бывалая, – то где же основания читателям распознать, когда он пишет действительную правду, а когда морочит их своими ошибочными увлечениями или невменяемыми утверждениями гипнотика?.
Жизнь дворянки в светском обществе XIX века начиналась с ее первого бала. В своем сложном тюлевом платье на розовом чехле, вступала она на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним ни минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах, с этой высокою прической, с розой и двумя листками наверху.Первый бал для дворянки знаменовал начало взрослой жизни. Рауты и балы, летние вечера в дворянских усадьбах и зимние приемы в роскошных особняках, поиск женихов, помолвка и тщательные приготовления к свадьбе… Обо всем этом расскажут героини книги: выдающиеся женщины петербургского светского общества, хозяйки литературных салонов, фрейлины, жены и возлюбленные сильных мира сего.
Соседка по пансиону в Каннах сидела всегда за отдельным столиком и была неизменно сосредоточена, даже мрачна. После утреннего кофе она уходила и возвращалась к вечеру.
Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.
«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«Это странное дело случилось не так давно; но мало кто знал о нём, и по невозможности дать рациональное объяснение фактам, те, кто знали, предпочли предать его забвению. Но мне сдаётся, что именно такие-то неразгаданные случаи и не следовало бы забывать.Дело было зимою, перед самыми святками. Иван Феодорович Лобниченко, нотариус, которого контора находится на одной из главных улиц Петербурга, был спешно призван, для засвидетельствования духовного завещания, к смертельно больному…».
«…Доктор Эрклер, оказалось, был великий путешественник, по собственному желанию сопутствовавший одному из величайших современных изыскателей в его странствованиях и плаваниях. Не раз погибал с ним вместе: от солнца – под тропиками, от мороза – на полюсах, от голода – всюду! Но, тем не менее, с восторгом вспоминал о своих зимовках в Гренландии и Новой Земле или об австралийских пустынях, где он завтракал супом из кенгуру, а обедал зажаренным филе двуутробок или жирафов; а несколько далее чуть не погиб от жажды, во время сорокачасового перехода безводной степи, под 60 градусами солнцепёка.– Да, – говорил он, – со мною всяко бывало!.
«…Я помню много весёлых святок в моей молодости; помню ещё старые, деревенские святки, с «медведем и козой», с «гудочниками» и ворожеей-цыганкой; с бешеной ездой на тройках по снежным сугробам, с аккомпанементом колокольцев, бубенчиков, гармоний, балалаек, а под час и выстрелов ружейных, в встречу сопровождавших наш поезд из лесу волков, десяткам их прыгавших, светившихся ярко глаз.То были святки!..».
«…Вот и в эту ночь, величайшую ночь христианского мира, Агриппа вышел, не чая ничего необычного; но чёрный пёс его знал, что должно случиться «нечто» не совсем обыденное… Он отводил пронзительный взгляд свой с хозяина лишь затем, чтобы требовательно, нетерпеливо устремлять его в тёмную ночь; он многозначительно взвизгивал, словно предупреждая его о чьём-то появлении.Учёный наконец обратил на него внимание.– В чём дело, дружище? – тихо спросил он. – Ты ждёшь кого-то?.. Ты извещаешь меня о прибытии гостя?.