Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России - [40]

После встречи с митрополитом Кириллом позиция Патриаршего Синода на переговорах с Красницким стала более жесткой: ему отказали в должности заместителя председателя ВЦС и поставили главным условием воссоединения и созыва Собора публичное покаяние и переосвящение обновленческих храмов. Для Красницкого это требование оказалось неприемлемым, и переговоры тут же прекратились.

Управление Церковью, таким образом, по-прежнему осталось в руках Святейшего Патриарха Тихона и его ближайших помощников.

Казалось бы, в эту тяжкую годину Русская Церковь, всегда поддерживавшая единоверцев, также должна была получить поддержку от других Поместных Церквей. Но именно это время Константинопольский Патриархат выбрал для первого бесцеремонного вмешательства в дела Русской Церкви. 6 июня 1924 года Святейший Патриарх Тихон получил письмо от представителя Вселенского Патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Священного Синода Константинопольской Церкви. Из документов видно, что Патриарх Григорий VII, «изучив точно течение русской церковности и происходящие разногласия и разделения, для умиротворения дела и прекращения настоящей аномалии» решил послать в Москву «особую миссию, уполномоченную… действовать на месте на основании и в пределах, определенных инструкцией, согласных с духом и преданием Церкви». В инструкции для членов комиссии Константинопольский Патриарх выразил пожелание, чтобы Патриарх Тихон «ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собою, немедленно удалившись от управления Церковью, как подобает истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасении многих, и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, Патриаршество как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах, в начале Гражданской войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единения» [2, с. 112–113].

Послание Патриарха Григория VII смутило и опечалило святителя Тихона. В ответном послании он отклонил неуместные советы своего собрата: «Всякая попытка какой-либо комиссии, – пишет он, – без сношения со мной, как единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной Церкви, без моего ведома незаконна, не будет принята русским православным народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без того многострадальной Русской Православной Церкви. Последнее будет только в угоду нашим схизматикам-обновленцам, вожди которых… запрещены мною в священнослужении… и объявлены находящимися вне общения с Православной Церковью… Народ не со схизматиками, а со своим законным Православным Патриархом. Ваш предшественник, блаженной памяти Патриарх Герман V, как и другие Восточные Патриархи, особыми грамотами приветствовали как восстановление у нас на Руси Патриаршества, так и лично меня…» [2, с. 113]

После обмена посланиями Патриарх Григорий VII прервал общение с Патриархом Тихоном и впредь сносился с евдокимовским синодом как с якобы законным органом управления Российской Церковью. Его примеру последовали, не без колебаний и давления со стороны, и другие Восточные Патриархи. Поддержка обновленческого раскола Восточными Патриархатами была серьезной бедой для Русской Церкви.

Между тем в 1924 году гонения на Церковь продолжались почти с той же яростью, как и в предыдущие годы. По всей стране православные храмы закрывались и перестраивались в кинематографы, клубы и увеселительные заведения. Отказавшись от всякого влияния на политическую жизнь страны, признав советскую власть, Патриарх возвышал свой голос в защиту Церкви-Матери, когда давление на нее становилось особенно нестерпимым. Так, 30 сентября 1924 года Патриарх Тихон направил во ВЦИК заявление: «Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление Православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви» [2, с. 116–117].

Все это – давление ГПУ, боль за гонимых сослужителей и паству, противостояние обновленцам, интриги Константинополя и непонимание зарубежных собратий – подтачивало некогда железное здоровье святителя Тихона. В конце 1924 года архиепископ Серафим (Мещеряков) писал, что Святейший Патриарх Тихон: «сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Иногда вследствие изнеможения принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание осложнений с властями» [2, с. 117].