Святитель Игнатий - Богоносец Российский - [4]

Оканчивая училище, молодой инженер Брянчанинов стремится только к тому, что ему представляется единственно желанным — уйти в монастырь, но принужден еще некоторое время работать в Динабургской крепости по возведению укреплений. Часто болеющий здесь, он, наконец, получает отставку,— и сразу же, без достаточных средств, будучи все время нездоровым, едет к старцу Леониду[21] в Александро-Свирский монастырь. Это происходит зимой 1827 года, когда юному подвижнику исполнился только 21 год.

Молодой инженер вступает в монастырь, по своему собственному признанию, «без порыва, без горячности, как невольник, увлекаемый непреодолимым сердечным чувством, каким-то непостижимым и неизъяснимым призванием»[22]. Димитрий Александрович был предварительно знаком с миром духовной братии Валаамского подворья и Александро-Невской Лавры и уже знал в этом мире многое, почему «по вступлении в монастырь, не нашел ничего нового, неожиданного»[23]. Здесь опять юный подвижник вспоминает свою звезду-руководительницу, мысль благую, которая, по его же слову, освещала «многотрудный и многоскорбный, тесный, невидимый путь ума и сердца к Богу»[24] то было основное, найденное с великими страданиями и молитвами еще в инженерном училище, и сейчас монастырь — только путь, чтобы приблизиться, пойти вслед за своей путеводной звездой. А потому, по его признанию: «Вступил я в монастырь, как кидается изумленный, закрыв глаза и отложив размышление, в огонь или пучину — как кидается воин, увлекаемый сердцем, в сечу кровавую, на явную смерть»[25].

В этих признаниях инокующей души Димитрия опять видим ту основную идею, которая позволяет узнать в судьбе его явную, действующую волю Божию. Здесь — избрание Божие, непререкаемое никакими доводами рассудка, здесь он — воин Господень, здесь он — «изумленный», как бы потерявший разум обычного человека и уже обретающий разум Христов.

Вся жизнь в монастыре преподобного Александра Свирского и позднее странствование по монастырям были воистину тем, чем они представлялись воину Христову вначале: огнем и пучиной, сечей кровавой и смертью ветхого человека. Молодой послушник ревностно и разумно исполняет свои послушания в монастыре, сначала в поварне, а потом в трапезной; имеет живое общение в откровении своих помыслов со старцем иеросхимонахом Леонидом (Львом); находится в подчинении у своего бывшего дворового; холодной осенью достает из глубоких вод озера запутавшийся невод; с любовью служит он братии при трапезе.

Однако монастырь оказывается многолюдным, желаемого уединения душа послушника Димитрия не находит и от своего старца при его большой занятости людьми не всегда получает он искомое разрешение душевных вопрошаний и сомнений. Старец старается утешить скорбящую душу юного искателя древней полноты монашества, поручает ему написать житие своего старца схимонаха Феодора, что послушник Димитрий со временем и исполняет. В Александро-Свирском монастыре начинается та духовно-литературная деятельность будущего Святителя, то его служение слову, которое он почитал дороже самой жизни.

В нашей духовной литературе впервые появляется описание природы, впечатления от которой становятся одним из слагаемых подлинного поиска Живаго Бога и одновременно составляют непреходящую красоту писаний преосвященного Игнатия. Прежняя, усвоенная еще в детстве любовь к природе Божией нашла здесь воплощение — в сердце страждующего инока. «Пред окнами моей келлии,— пишет он в бытность свою зимой 1828 года в монастыре преподобного Александра Свирского,— стояло древо, разоблаченное морозами, как скелет, разоблаченный смертию. Уединение изощряет чувства, изощряет мысль; круг действия их расширяется. <...> Обнаженное древо служило для меня утешением: оно утешало меня надеждою обновления души моей.

Гласом моим, гласом ума моего, гласом сердца моего, гласом тела моего болезнующего, гласом немощей моих, гласом падений моих воззвах (Пс. 141, 2): Господи, услыши молитву мою (Пс. 142, 1), вонми молению моему (Пс. 141, 7), которое воссылаю Тебе из среды браней, потрясающих ум мой и сердце, из среды болезней, томящих и расслабляющих тело мое, из среды множества немощей, объемлющих все существование мое, из среды бесчисленных падений, которыми преисполнена жизнь моя»[26].

Эта и подобная исповедь Святителя в слове и составит его путь и жизнь, его особое, отличное от других шествие к Богу; она же соделается и основой возникновения[27] к жизни духовной, подлинной, сокровенной в Боге, для всех читателей его книг и последователей его учения.

Среди различных скорбей новоначального послушника, так подробно изъясненных им выше в его первом литературном опыте, Господь не оставлял избранника Своего и духовными утешениями. Святитель свидетельствовал, что при исполнении им его иноческих послушаний испытывал подлинную помощь Божию и особое духовное движение с полным забвением своего я. Игумен Марк в своем труде о епископе Игнатии приводит данные из его неизвестного ранее жития, где говорится о том, как, прислуживая братии на трапезе и поставив пищу на стол, послушник Димитрий был объят неизъяснимым духовным утешением, которое продолжалось до двадцати дней. От этого «молитвенного действия» раб Божий почти не мог устоять на ногах