Святилище - [165]

Но темная тень легла на Изольду через три дня после родов. Она осведомлялась о состоянии мальчика и все ли с ним хорошо, но чувствовала, что соскальзывает в то же беспамятство, что поразило ее сразу после смерти Анатоля. Маленький сын, так похожий на отца, не столько давал ей смысл жизни, сколько напоминал о потере.

Пришлось нанять кормилицу.

Лето проходило, а Изольде не становилось лучше. Она была добра, старательно заботилась о сыне, когда это требовалось, но в остальном погрузилась в свой, внутренний мир, где непрестанно шептали из темноты голоса.

Изольда держалась отстраненно, а вот Леони полюбила племянника всей душой. У Луи-Анатоля был солнечный характер. От Анатоля он получил черные волосы и длинные ресницы, оттеняющие чудесные серые глаза, унаследованные от матери. В радостных хлопотах с ребенком Леони порой на целые часы забывала о трагедии.

В дни ужасающе жаркого июля, а потом и августа Леони иной раз просыпалась утром с надеждой, и походка ее становилась легка, до минуты, когда возвращалось воспоминание и на нее снова ложилась тень. Но любовь и решимость оградить сына Анатоля от любой беды понемногу исцеляли ее душу.

Глава 89

Осень 1892 года сменилась весной 1893-го, а Констант так и не вернулся в Домейн-де-ла-Кад. Леони позволила себе поверить, что он мертв, хотя с благодарностью приняла бы доказательства его смерти.

Август 1893 года, как и в прошлом году, выдался засушливым и жарким, как в африканской пустыне. После засухи прошли ливневые дожди, смывшие целые участки почвы в долине, открывая долго сокрытые под ними пещеры и тайники.

Ашиль Дебюсси поддерживал с Леони постоянную переписку. В декабре он прислал поздравления с Рождеством и сообщил ей, что Национальное общество представляет концертную постановку «Послеполуденный отдых фавна» — новой композиции, первой из трех задуманных частей. Его натуралистичное описание фавна на поляне напомнило Леони о прогалине, на которой она два года назад нашла карточную колоду. На мгновение ею овладело искушение вернуться туда и проверить, на месте ли Таро.

Она удержалась.

Теперь ее мир лежал не в пределах парижских бульваров и авеню, а был ограничен с востока буковым лесом, с севера — длинной подъездной дорожкой, а с юга — лужайкой. Она жила только любовью к малышу и привязанностью к прекрасной, но угасающей женщине, о которой обещала заботиться.

Луи-Анатоль рос любимцем города и домашних, прозвавших его Пишон — Малютка. Мальчик был озорной, но неизменно очаровательный. Он сыпал вопросами, напоминая больше свою тетушку, чем отца, но умел и слушать. Когда он подрос, Леони завела обычай гулять с ним по дорожкам и лесам Домейн-де-ла-Кад. А иногда Паскаль брал его на рыбалку, а заодно научил плавать в озере. Изредка Мариета позволяла ему выскрести миску и облизать деревянную ложку, которой мешала крыжовенное суфле или шоколадный мусс. Он стоял на трехногой табуреточке, приставленной к краю кухонного стола, в накрахмаленном белом фартуке служанки, достающем ему до лодыжек, и Мариета, стоя сзади, наготове подхватить, если он потеряет равновесие, учила его месить хлебное тесто.

Когда Леони брала его с собой в Ренн-ле-Бен, он больше всего любил посидеть в уличном кафе, которое так нравилось Анатолю. Весь в кудряшках, оборочках рубахи и светло-коричневых брючках, закатанных до колен, он сидел, болтая ногами, на высоком деревянном табурете, пил вишневый сироп или свежевыжатый яблочный сок и ел шоколадный крем.

На третий день рождения мадам Боске подарила Луи-Анатолю бамбуковую удочку. На рождество мэтр Фромиляж прислал на дом коробку оловянных солдатиков, приложив к ним поздравления Леони.

Он был постоянным гостем в доме Одрика Бальярда, который рассказывал ему о Средневековье и о благородных шевалье, защищавших Миди от захватчиков-северян. Мсье Бальярд не пытался засушить его между страницами скучных книг по истории, пылившихся в библиотеке Домейн-де-ла-Кад — он оживлял для него прошлое. Больше всего Луи-Анатоль любил слушать рассказ об осаде Каркассона в 1209 году и об отважных горожанах, мужчинах, женщинах и даже детях немногим старше его самого, бежавших из захваченного города в горы.

Когда мальчику исполнилось четыре года, Бальярд вручил ему копию средневекового меча с его инициалами, выгравированными на резной рукояти. Леони, с помощью одного из многочисленных родственников Паскаля, купила ему в Кийяне маленького пони — каштанового, с густой белой гривой и белым пятнышком на носу. Все это жаркое лето Луи-Анатоль воображал себя шевалье, сражался с французами и побеждал на турнирах, сшибая с изгороди за лужайкой расставленные Паскалем жестянки. Глядя на него из окна гостиной, Леони вспоминала, как маленькой девочкой с такой же тревожной завистью смотрела на Анатоля, носившегося по парку Монсо и взбиравшегося на деревья.

Кроме того, Луи-Анатоль выказывал несомненную музыкальную одаренность — деньги, выброшенные на обучение Анатоля музыке много лет назад, теперь приносили дивиденды в его сыне. Леони наняла в Лиму учителя музыки. Раз в неделю профессор подкатывал к дому на тележке с собачьей упряжкой, сверкая белизной шарфа, вязаных носков и нечесаной бороды, и два часа муштровал Луи-Анатоля, заставляя играть арпеджио и гаммы. Уезжая, он всякий раз наставлял Леони, чтобы та сажала мальчика упражняться, ставя ему стаканы с водой на тыльную сторону ладоней, ради правильной постановки рук. Леони и Луи-Анатоль кивали и пару дней старались выполнить урок. А потом вода проливалась, промачивая брючки Луи-Анатоля или оставляя мокрые пятна на широких юбках Леони, оба хохотали и переходили к шумным дуэтам в четыре руки.