Святая тьма - [4]

В противоположность девушке Ян плохо различал ароматы, запахи и птичьи голоса. А ведь молодой учитель довольно хорошо играл на скрипке и высвистывал всякие мелодии. Сейчас Цилька, в который уже раз, заставляет Яна прислушаться к доносящемуся из садов щебету и устраивает ему экзамен: «Кто это свистит?… А это кто?» Дважды попав впросак, Ян решил прекратить испытания. Ему не хотелось краснеть за свое невежество. Разбежавшись, он ловко проехался по ледяной дорожке. Длинноногий, смуглый, Иванчик мчался по льду первым, потом делал резкий поворот, останавливался и поджидал, пока маленькая беленькая Цилька долетит до середины. Тут он бросался ей навстречу и, раскинув руки, заключал девушку в объятия. Так повторялось столько раз, сколько ледяных язычков оставил на дороге ручей.

Молодые люди запыхались. Щеки Яна покрылись темным кирпичным румянцем, Цилька — порозовела, как пион. Они и не заметили, как очутились у небольшого домика, крытого красной черепицей и походившего на гриб-мухомор, неожиданно выросший среди виноградников и персиковых деревьев. На калитке, рядом с кнопкой звонка, висела табличка с надписью: «Петер Илемницкий, учитель». Молодым людям было стыдно: они вели себя так несолидно и, возможно, хозяева домика уже видели из окон, что Цилька и Ян вытворяли. К тому же гости они незваные, явились без приглашения…

Цилька и Ян стояли у калитки, не решаясь нажать кнопку звонка, и поглядывали на лестницу, ведущую на веранду. Неизвестно, сколько бы они тут простояли, если б не распахнулось окно и не послышался приветливый женский голос:

— Ну, толкайте, толкайте сильней! Калитка не заперта. Не стесняйтесь!

Цилька и Ян помчались по дорожке, но у высокой лестницы словно споткнулись — там уже стояли хозяева, на лицах которых при виде молодых людей отразилось недоумение. У Яна, который давно мечтал об этой встрече, вдруг больно сжалось сердце, по спине побежали мурашки.

— Неужели вы не узнаете меня, пан учитель? — спросил он.

Петер Илемницкий оглядел юношу с головы до пят и потер ладонью лоб.

— Твердо я знаю только одно: вы — один из моих учеников…

— Ну да, да… Я учился у вас в Трнаве в средней школе и жил неподалеку на Франтишканской улице.

Хозяева пригласили гостей в дом.

Комнаты у Илемницких были обставлены скромно, даже бедно. Но зато в окна глядели виноградники и голубое небо, а на горизонте чернел лес.

Пока Петер Илемницкий старался припомнить, кого он учил в Трнаве и кто жил на одной с ним улице, его жена тихо и задушевно беседовала с Цецилией Кламовой. Та уже успела сообщить свое имя, фамилию, рассказала, что учительствует в Дубниках, что отец ее железнодорожник…

Илемницкая сердечно погладила девушку по руке и, кивнув головой в сторону Яна, спросила:

— Вы ведь любите друг друга, не правда ли?..

У молоденькой учительницы была от природы очень тонкая и белая кожа, и если кровь хоть чуть-чуть приливала к лицу, то уж скрыть это было никак невозможно. Сейчас она буквально залилась краской и от смущения не могла вымолвить ни слова. Она ограничилась тем, что дважды кивнула головой. Хозяйка дома с нескрываемой симпатией смотрела на юных гостей, — что-то было в этой паре такое, что напомнило ей ее собственное прошлое…

— Послушайте, а вы не приезжали к нам как-то летом в Заскали? — вдруг обратилась она к Яну.

Иванчик от радости подскочил на стуле.

— Конечно! Приезжал!.. Мы явились к вам из Трнавы втроем: Белоглавек, Шармир и я. На велосипедах… Пана учителя мы нашли во дворе у колодца, он читал книжку, а вы, пани Илемницкая, угостили нас простоквашей. Никогда в жизни не ел я потом такой вкусной простокваши…

— Иванчик! Ян Иванчик! — воскликнули вдруг хозяева в один голос.

Наконец-то они узнали, вспомнили его, и Ян был вполне вознагражден за первые минуты встречи. На столе появилась бутылка вина из винограда собственного сбора. Илемницкие чокнулись с Яном и его спутницей, пожелав им здоровья. Хозяева теперь живо интересовались всем, что касалось Иванчика. Погрустили, узнав о смерти его матери; недобрым словом помянули мачеху, выгнавшую в свое время мальчика из дому, из-за чего ему приходилось постоянно скитаться по дядьям и теткам, чтоб хоть как-нибудь прокормиться; радовались, что сейчас все беды позади, что он уже встал на ноги, сделался учителем…

— Мне в этом музыка помогла, — сказал Иванчик, — а к музыке привили вкус вы…

— Мы? Каким образом?

— Вечерами я всегда бегал к вашему дому на Франтишканской улице, чтобы послушать, как вы с женой дуэтом играете на скрипке. Слушателей у вас всегда было хоть отбавляй, и больших и маленьких… А вы ведь и не догадывались, что соседи стояли под вашими окнами, затаив дыхание!.. Я плакал бывало, когда слушал, как вы играли «Матушка, мама, я бы пошел…». Мы тогда еще жили сносно, отец работал на вагоноремонтном, и я упросил его дать мне денег на скрипку… Потом стал учиться играть и по целым дням не выпускал скрипки из рук… Так всем надоел, что меня даже пороли за излишнее рвение. Однако любовь к музыке так во мне укоренилась, что не ослабела до сих пор… Так будет и впредь, если, конечно, Цилька не станет ревновать и требовать, чтобы я оставил свои прежние привязанности. Но хватит об этом… Ведь мы приехали пригласить вас на свадьбу… на нашу свадьбу…