Святая тьма - [19]

— Мне ведь на дежурство идти, — запротестовал было Кламо. Однако вино допил, разрешил налить себе еще и разразился целой речью.

— После мировой войны вино от своего урожая начали смешивать с купленным у тех людей, которые не имели ни пресса, ни погребов, ни денег, — вот оно и стало слабее. А сейчас уже совсем совести ни у кого не осталось — мешают все вместе: что уродится, что купят и что придет из Италии и Венгрии. Вот и приходится пить помои!

Бонавентура, который весь кипел от злости и жалости к себе, только рукой махнул. И несмотря на то, что в шинок в этот момент ввалились два самых горьких пьяницы — тучный мясник Штефан Герготт и однорукий перекупщик вина Штефан Гаджир, — он отправился запрягать быков, крикнув дочери Перепетуе, чтобы шла обслуживать посетителей.

С приходом этих любителей выпить в шинке могло начаться истинное веселье, но Венделин Кламо быстро допил свое вино и ушел. Старик знал, что сын его, Винцент, перед уходом в армию поглядывал на Перепетую, и теперь, услыхав ее имя, Кламо загрустил: не по себе сынок деревце ломит!

7

Сев на велосипед, железнодорожник поехал на вокзал. От вина настроение у него поднялось, и он уже не только не сердился на зятя, но даже оправдывал его вчерашнюю выходку.

Подъехав к вокзалу, Кламо на крытом перроне увидел начальника станции, который с рюмкой в руке стоял у ларька.

— Составь компанию! — крикнул тот своему подчиненному.

— Можно, — охотно согласился Кламо и скомандовал Веронике Амзлеровой: — Налей-ка и мне боровички!

— Слыхали новость? — хозяйка ларька высунулась из окошка и сразу стала похожа на откормленную гусыню, застрявшую между кольев изгороди. — Он заплатил мне за нее сто тридцать рюмок, что выпил с первого числа, да еще за сто тридцать вперед!

— Кто заплатил? — не понял начальник станции.

— Хе-хе-хе, а вы будто не знаете? — усмехнулась Вероника. — Да этот бандит, — она перешла на шепот, — что ночью обобрал нашего зубодера. Заплатил мне еврейской тысячей, хе-хе! — она втянула голову обратно в ларек и оттуда показала им большую банкноту. — Пустили козла в огород, а? — уже смелее крикнула она.

Начальник станции расплатился и, не сказав ни слова, ушел.

— Боится, — кинула ему вслед Вероника.

— Скоро все будем бояться. — Кламо выпил боровичку, неловко порылся в карманах, достал кошелек и вытряхнул из него несколько монет.

Ошеломленный бесстыдством и безнаказанностью грабителей, Венделин Кламо уже было направился домой, но за забором в палисаднике начальника станции вдруг увидел Игнаца Ременара, который тащил ведро воды. Кламо оставил велосипед и кинулся к Ременару.

— Не смей поливать герань! — еще издали крикнул он.

— Почему?

— А потому, что погниет!

— От воды? — вылупил глаза Ремепар.

— От заразы!

— Это я зараза? — с ненавистью процедил сквозь зубы гардист. Он поставил ведро на землю и сжал кулаки.

— А кто же еще? — Кламо схватил ведро и выплеснул воду на рельсы. Потом швырнул его к ногам Ременара и приказал:

— Отнеси на место.

Все это старый железнодорожник проделал так уверенно, энергично и властно, что Ременар вдруг сник, нагнулся и, взяв ведро, зашагал к багажному отделению. Там он швырнул со злостью жестяное ведро на цементный пол — только звон пошел по всему перрону. Ночные похождения так обессилили Ременара, что ему и свет был не мил.

Когда Кламо ехал вверх по Вокзальной улице, переднее колесо его велосипеда непрерывно вихляло из стороны в сторону — старик был сильно расстроен, и руки у него дрожали. Он чувствовал себя к какой-то мере виновным в том, что Лохмайеров избили и ограбили. И зачем только он согласился подежурить ночью за этого Ременара! Уж больно убедительно звучала просьба: "в виду неотложного дела". Конечно, раз у человека неотложное дело — почему не помочь. Но как мог он предположить, что все это обернется такой мерзостью!

Тут Кламо пришлось свернуть в сторону перед грузовиком Пушпергера, груженным бочками, на которых восседал винодел Якуб Пайпах с одним из поденщиков. В кабине рядом с Пушпергером развалился комиссар Киприан Светкович. Машина сбавила скорость.

— А я думал, что ты нам поможешь! — крикнул Кламо торговец, высунув свою багровую физиономию.

— Игнац Ременар вам поможет! — прокричал в ответ Кламо, сильнее нажимая на педали.

Увидев издали пестрых быков Бонавентуры Клчованицкого, тянувших телегу с пустыми бочками, и фарара с капелланом, остановившихся на тротуаре под акациями, Кламо поспешно свернул в сторону, зная, что духовные особы не преминут запрячь его в работу. Уж лучше сделать крюк, чем во имя божие помогать оптовой торговле святым вином.

Вильма встретила его ворчаньем: и явился-то он поздно, и спину гнет на каких-то дармоедов, и лезет в еврейские дела, и гардистов задирает, и с самого утра пьет, и вообще, видно, решил погубить всю семью…

Под эту немелодичную, но безобидную музыку Кламо уснул и проснулся уже перед самым обедом. С дочерью и зятем ему встречаться не хотелось, он полагал, что серьезные разговоры лучше всего вести вечером. Поэтому он наскоро поел фасолевой похлебки и запеканки с маком, взвалил на плечи связку новых колышков, которые за зиму вытесал из ствола акации, прихватил топор и отправился на Дубовую горку.