Святая святых женщины - [25]

Закончив с предварительными формальностями, служащая бюро, ведущая заседание, особа средних лет, непривлекательной наружности, стала задавать Родиону и маме моей вопросы. У него она спросила:

— С какой целью решили вы съехаться с тещей?

— Чтобы презреть престарелую мать своей жены, — был ответ.

"Вот лицемер! Негодяй! Прохвост!" — вскипела я. И так мне захотелось произнести эти слова вслух. Будь я помоложе, а мама поздоровее, я, наверное, так бы и сделала.

В отличие от меня, мама осталась довольна ответом зятя. И когда у нее, в свою очередь, спросили, согласна ли она соединиться с дочерью Лидией и ее мужем, не раздумала ли она, старушка ответила, покривив душой:

— Согласна я. Зачем раздумывать? Ведь Родя сыночек мой.

— Вот даже как!? — ей в унисон, воодушевлено пропела начальница. И добавила уже другим, протокольным тоном — А коли так, нам осталось лишь определить, кто из вас двоих будет на новом месте главным квартиросъемщиком. Мы с мамой испуганно переглянулись. Кто должен быть ответственным квартиросъемщиком? Этот вопрос заранее мы не обсуждали, думая, что такие вопросы решаются не на заседании бюро обмена, а в домоуправлении. И теперь не знали, что ответить, как поступить. Видя нашу растерянность, казенная дама поспешила ею воспользоваться:

— Выберите мужчину, пусть будет с мужика весь спрос.

Тут-то мы с мамой и допустили глупость, согласившись с ней. Разве в подобных делах это важно — кто женщина, а кто мужчина? И не об ответственности следовало говорить в данном случае, а о правах. А прав должно быть больше у того, кто вкладывает большую долю имущества в общий "котел". А так как мама, одна, в трехкомнатную квартиру "вкладывала" аж две комнаты, а Юдины, вдвоем, лишь одну, то главным квартиросъемщиком, несмотря на солидный возраст старушки, члены комиссии должны были назначить ее, даже не поднимая этого вопроса. А его подняли, нас с мамой запутали, и мы с нею остались в дураках. К сожалению, поняла я это не сразу. Переливая из пустого в порожнее, зациклившись на одной проблеме: соединиться или нет с Юдиными, варились мы в собственном соку. А Родька активно действовал, советовался, наверное, с юристами. Вот с этой, хотя бы, теткой-дурнушкой. С ее подачи, как мне кажется, он и выиграл дело. Все решила, должно быть, его импозантная внешность. По всей вероятности, для достижения своей цели использовал он и какие-то противозаконные средства. Откуда мне это знать? Но факт остается фактом: в этом государственном учреждении нас с мамой посадили в калошу. Маму подвела ее доверчивость. Очень хотелось ей задобрить человека, с которым предстояло съехаться и жить под одной крышей. Она надеялась, что на ее добро он ответит ей тем же. Размечталась. А меня подвела моя щепетильность. Я рассудила так: мама уже слишком стара, чтобы в каких-то делах быть главной. А коли уж ей придется на самом деле быть зависимой, пусть ее зависимость и на бумаге отразится. Кроме того, я тоже боялась, что если мы в этом вопросе ущемим интересы Родиона, уязвим его самолюбие, настояв на своем, он потом ведь отомстит за это маме, заклюет ее. Словно не мог он загрызть тещу, будучи ответственным квартиросъемщиком! Еще как мог! К тому же быстрее даже, чем в роли второстепенного жильца. Очень скоро пожалели мы с мамой, что сделали эту уступку уже не раз подводившему нас Родьке….

— Ну вот, — сказала начальница, продолжая вести заседание, — решение принято: вы, все вместе, втроем, Юдины и вы, Русанова, будете жить по тому адресу и в той квартире, которую сами выбрали. И главным хозяином у вас будет единственный в семье мужчина. Теперь все это нужно зафиксировать вот на этом листке. И я хотела бы, — тут она посмотрела мне в лицо, — чтобы это сделали вы. — Она поднялась с места, подошла к нам с мамой и положила на стол передо мною уже подписанный ею бланк. Я сперва удостоверилась, что на сей раз никаких несуразностей в документе нет, затем достала из сумки, которую держала у себя на коленях, ручку и записала все, что было сказано только что. И поставила под этими, написанными мною, строчками свою подпись. Рядом с моей закорючкой подписался Родька. И мама старательно, неумелой рукой, вывела свою фамилию: Русанова.

Документ был готов. Теперь можно было, не опасаясь, что вспыхнет скандал, говорить что пожелаешь. И я сказала вдруг, совершенно неожиданно для всех членов комиссии, чтобы эта законница не думала, что в наших взаимоотношениях с Юдиными все гладко и она не несет никакой ответственности за то, как сложатся в дальнейшем у мамы дела:

— Я надеюсь, что родительнице моей не придется пожалеть, что она соединила свою жилплощадь с жилплощадью зятя. Что ее на новом месте никто не будет третировать. Если же ей будет плохо, мама даст мне знать (мы с нею договорились об этом), я приеду из другого города и аннулирую этот договор (это были роковые слова).

Родион ничего не сказал, только еще сильнее побледнел и еще ниже опустил голову. Проглотил пилюлю. Но ведущая заседание бабенка вдруг заволновалась:

— Что вы! — начала она лебезить передо мной, утратив вмиг официальный тон, уже нисколько не скрывая, за кого в этой скандальной истории она болеет, за старенькую бабусю, которую родственники чуть не "кинули", как теперь говорят, или за здоровенного мужика, попытавшегося это сделать. И, подтверждая мою догадку, что действовали они с Родионом заодно, добавила, изо всех сил стараясь красавцу мужчине подыграть, — маме вместе с ними будет хорошо, с дочкой младшей и зятем, ведь они уже вместе жили (как будто я этого не знала — и как будто ей было известно, как они жили!). Ведь вы теперь обитаете в другом городе. Вы же теперь "отрезанный ломоть".