Святая ночь - [210]
Глаза Вилли широко раскрылись. Внизу никого не было! Под толстым стволом росла лишь жесткая, начавшая желтеть трава. Он стоял у окна, думая, что никогда не видел ничего прекраснее этого пустого, забросанного мусором двора. И как успокаивал его расшатанные нервы нежный лунный свет.
— Винни, Винни Мей, — позвал он.
Винни улыбнулась во сне, взглянула на него, и тут же спальню огласил такой пронзительный вопль, что Вилли невольно поднес руки к ушам.
Время, казалось, остановилось, когда рецепторы пальцев послали в мозг сигнал о том, что на его лысом черепе каким-то образом выросли курчавые волосы. Вилли бросился к зеркалу. Толстяк с отвисшим животом исчез. Его место занял чернокожий незнакомец… но не такой уж незнакомый.
Пальцы Вилли коснулись лба в поисках маленького пулевого отверстия, но ничего не нашли.
И тут время вновь продолжило свой бег. Винни Мей орала как резаная, и на лестнице уже слышались тяжелые шаги.
Вилли попытался объяснить, что произошло, но мягкий негритянский выговор не придал его словам должной убедительности. Дверь распахнулась, и он с мольбой протянул руки к входящим Рыцарям.
— Нет, — прошептал он. — Я — Вилли. Вы знаете Вилли.
Когда они вышли из тени, он не выдержал. Шаг назад, другой, его ноги коснулись низкого подоконника, и в следующее мгновение он выскочил на пологую крышу. Спрыгнув на землю, вновь попытался объяснить, что случилось, но тут кто-то вспомнил про пистолет.
Раньше Вилли не пробежал бы и мили, но теперь новое гибкое тело без всяких усилий несло его сквозь ночь. Если бы не собаки, ему бы удалось уйти от преследования.
Один из Рыцарей достал колоду карт, и они тянули жребий. Питу Мартину досталась шестерка, и ему пришлось идти за бензином.
Рене Ребетэс
КОЛДОВСТВО В ГРЕЙТ-РОК-СИТИ
Перевод Р. Рыбкина
Шоколадного цвета солдат в голубой форме и красном кепи самозабвенно дует в золоченое нутро трубы.
И под аккорды блюза просыпается южный город. Хрипловатыми низкими голосами смеются черные как сажа, длиннорукие и длинноногие юноши, и смеются, показывая клавиатуру зубов, оливковые девушки.
Из домов выходят люди цвета сапожной мази, веселыми ручейками нефти втекают в толпу на главной улице. Они идут, взявшись за руки, все в белых туниках, которые оставляют открытыми ноги и грудь.
Они движутся в ритме, в котором белые двигаться никогда не смогли бы.
Изо всех закоулков течет толпа на великое торжество.
Посередине центральной площади стоит церемониймейстер, древний старик, руки его неподвижно распростерты, а кроткий взгляд устремлен в странное и печальное белое прошлое этих негров.
Труба умолкла, только барабаны сыплют медленный ритм. Барабанщики окружили старика огромным полумесяцем, рты их полуоткрыты, руки гладят туго натянутую барабанную кожу, их сотни, этих черных рук и захлебывающихся голосов. Толпа ждет, молчание ее уже превратилось в бормотанье. Медленно и будто с неба падают на барабанную кожу, как грозовые облака, черные руки, и старческий голос шепчет первые слова ритуала:
— Эбуо бвалу кемаи ва наму…
«О сын моей матери, свершилось чудо…»
Как эхо, повторяет толпа древние слова на диалекте конголезцев и мало-помалу, незаметно, начинает качаться в такт барабанам. Из уст церемониймейстера вылетают хриплые звуки, они превращаются в слова. Медленно идет обряд, тихо, шепотом, звучат голоса.
Бормотанье барабанов и голосов внезапно разрывает труба. Мотив звучит напряженно и полон грусти, как древние мелодии негров. Глубокая печаль исходит из него и проникает в самые поры. Печаль огромным гамаком качается на центральной площади Грейт-Рок-Сити…
Старик лепечет что-то, рев толпы заглушает его слова, труба воплем тоски пронзает воздух, и то же самое происходит сейчас во всех других городах; вскоре негры начнут танцевать, и слова, жесты и музыка сплетутся в нить рассказа о событиях, воскрешаемых в памяти ежегодно на протяжении вот уже больше тысячи лет.
Как разбивается на осколки плоский кусок обсидиана, темнокожая потная толпа разобьется на группы и пары, все станут в скручиваемые ритмом ряды и, как в древние времена, расскажут о тех событиях своим танцем.
Выступая величественно, на площади выйдут колдуны в головных уборах из радужных перьев, в таких же, как на всех, но только алого цвета туниках, и будут похваляться своей странной наукой, будут населять воздух городов жарким ветром шумов и вскриков.
Снова, как каждый год в этот день, под босыми ногами на мостовой улиц вырастет зеленая сочная трава, покров переплетающихся лиан будет душить в своих объятиях белые здания, и многоцветные орхидеи вырастут изо ртов и глаз старых статуй.
Все будет пережито и рассказано заново, молодые колдуны покажут в пантомиме убиение Джо Брэдли, а другие, в страшных белых масках, приклеенных к темной коже, с золотистыми плюмажами, качающимися над головой, сыграют роль палачей.
Старые колдуны в кроваво-красных туниках, полновластные хозяева бед и счастья, будут смотреть на это со своих помостов, ибо в конечном счете именно они были творцами Великой Перемены.
То, что рассказывают колдуны, случилось давным-давно.
