Святая ночь - [204]

Старый критянин вспоминает о прошлом, о своем отце; о чудесах, которые случались прежде, потому что прежде и люди были верующими и богобоязненными.

— Вот хоть меня возьмите! Я ведь и родился-то чудом. Да, чудом! Дайте-ка расскажу вам, только и останется, что подивиться и господа прославить — слава тебе, Господи! И непременно пойдите в монастырь к нашей святой Богородице — свечку поставить.

Старик перекрестился и продолжал своим спокойным приятным голосом:

— Значит, жила в нашем селе одна богатая турчанка… Ну вот, пришло ей время родить. Ревет коровой три дня и три ночи — а толку-то и не видать! Тут одна соседка возьми да и посоветуй ей: позови, мол, Джефер-ханым, на помощь эту мать-мейре. Так называют турки нашу святую Богородицу, велика ее милость!.. «Нет! — завизжала эта сучка Джефер-ханым. — Нет! Лучше смерть!» Но боли не кончались. Минул еще день, после и ночь, а родить она не могла. Что делать? Не выдержала и завопила: «Мать-мейре! Мать-мейре!» Вопила-вопила, а помощи нет! «Не слышит она тебя, — говорит соседка, — позови-ка ты ее греческим ее именем!» «Богородица греков, Богородица греков!» — кричит роженица. Но боли всё сильнее, а помощи никакой нет… А соседка снова тут как тут: «Неправильно ты ее зовешь, оттого она и не приходит!» Как взвоет эта сучка: «Святая Богородица!» — и дате, словно угорь, легко выскользнуло на белый свет.

Случилось это в воскресенье, и вот видите, прошла ровно неделя, и сделались родильные боли у моей матери. Но сколько ни призывала она святую Богородицу, всё не могла освободиться. Отец мой сидел посреди двора и ни есть ни пить не мог — так мучился! И уж сердился на святую Богородицу. «Как тебя эта сучка Джефер-ханым звала, так ты убилась, поспешаючи, а теперь… Эх!..»

На четвертый день не выдержал мой отец, схватил свою суковатую пастушью палку и марш-марш прямиком в монастырь святой Богородицы, да будет она защитой нам! Вошел в церковь и даже не перекрестился — до того зол был, — дверь заложил, стал перед иконой: «Ну, Богородица! — кричит. — Знаешь ведь ты жену мою Марулю, всякую субботу вечером наливает она в твою лампадку деревянное масло; и теперь мучается Маруля целых три дня и три ночи и призывает тебя — неужто не слышишь? Оглохла ты, видно! Вот когда тебя какая-нибудь сучка кличет, вроде Джефер-ханым, тогда ты бегом бежишь помогать! А ради христианки, ради жены моей Марули тебе и пальцем шевельнуть лень! Глухой притворяешься! Эх, баба, не будь ты Богородицей, поучил бы я тебя этой вот дубинкой!»

Выговорил он всё это и, не поклонившись иконе, наладился прочь. Обернулся спиной к Богородице, и тотчас — велик наш Господь — странный такой звук раздался, словно треснула икона. Такой вроде треска звук бывает у икон, когда они чудеса сотворяют! Понял мой отец, бросился перед Богородицей на колени, крестится: «Согрешил, согрешил я перед тобой, святая Мать! Ты уж прости! Забудь всё, что я здесь наболтал!»

Только до села добрался, а к нему — с радостной вестью: «Поздравляем, Костандис! Жена твоя родила! Мальчик!» То был я — Анагностис. Да вот от рождения глуховат я, и не диво — отец мой ведь богохульствовал и святую Богородицу глухой позорил! Ну и рассердилась она. «Ах так! — сказала себе. — Пусть сын твой сделается глухим; в другой раз будешь знать, как богохульствовать, позорить меня!»

Анагностис перекрестился:

— Слава Господу! Могла бы ведь меня Богородица сделать и слепым, и безумным, и горбатым, или — Боже упаси от такого! — родился бы я бабой!.. Эх, неизбывна милость Господня!..

Он разлил вино по стаканам.

— Да будет нам святая Мать защитой!

— Твое здоровье, господин Анагностис! Дай Бог тебе жить сто лет и правнуков дождаться!

Старик одним глотком опрокинул в рот стакан, отер усы:

— Да уж хватит с меня! Дождался внуков — и хватит! Надо и меру знать! Ушло мое время, оскудело семя; ничего больше не хочу, посеять не могу! И зачем тогда жить!

Он снова налил и угостил нас орехами и сушеными финиками, завернутыми в листья лавра.

— Все я раздал, все, что имел и чего не имел, все раздал детям своим. Нищий я теперь! А мне все равно! И доброта Господня неизбывна!

— Господь-то он добр! — выкрикнул в самое ухо старику Зорбас. — Да вот мы-то не добры!.. Видно, не угодно ему, чтобы и мы были добрыми!

Староста сдвинул брови:

— Э, кум, не дело говорить такое! Не богохульствуй! Разве мало пострадал за нас Господь!

Молчаливая покорная госпожа Анагностина принесла в глиняной миске поджаренные на углях поросячьи яички и медный кувшин с вином. Она поставила все на стол и распрямилась в сторонке, скрестив руки под грудью и опустив глаза.

Честно говоря, я немного брезговал этим угощеньем, но отказаться было стыдно. Зорбас искоса глянул на меня и улыбнулся:

— Вкуснее этого ничего на свете не найдешь!

Ухмыльнулся и старик Анагностис:

— Это верно! Ты отведай! Вот приезжал сюда принц Георгиос, пошли ему Господь здоровья! Останавливался он в монастыре. Ну, трапеза, как водится; перед принцем — вот такая! — миска супа поставлена Взял он ложку, поболтал в супе — это что, бобы? А сам-то удивляется. «Ешь, господин, — сказал старый игумен, — ты ешь, после поговорим!»