Святая Мария - [10]

— Николай Оттович, я вот хочу уточнить. Мне Георгий Самуилович сказал, что вы всегда после боя первым делом идёте к раненым, это флотская традиция вообще или это особенность вашего корабля?! — мне понятен его вопрос, ведь со стороны мой приход в лазарет выглядит совсем не презентабельно, я просто подхожу, заглядываю в лица, ободряюще похлопываю, бросаю изъезженные фразы, кому-то вроде поправляю повязки и всё. Можно сказать, что со стороны это выглядит как этакая рисовка, поза изображения опеки раненых заботливым командиром, ведь никому не видно, что я успеваю за эти мимолётные касания увидеть и сделать.

— Василий Васильевич! Не знаю обо всём флоте, но я считаю своей обязанностью навестить пострадавших из экипажа, который под моим командованием шёл в бой и которые пострадали, ведь в этом можно усмотреть и мою прямую вину, как командира призванного заботиться и беречь свой экипаж. У нас наверно самый замечательный доктор на флоте, а я уж чем могу…

— Знаете, мне доктор Рыков уже излагал свою теорию, любопытную, вынужден признать, только ведь у меня за спиной не одна кампания и победоносные в их числе были, а вот такого стремительного выздоровления я ни разу не наблюдал. Георгий Самуилович всё пытается придумать способ, чтобы свои наблюдения сделать менее субъективными, кстати, в его теории и вам место нашлось, как одному из важных факторов, в том числе и этими вашими посещениями после боя, он объясняет чудодейственный эффект своего лечения. Знаете, матросы говорят, что все раненые очень ждут вашего прихода, якобы после него и боль уходит и заживать всё начинает прямо на глазах. А когда, говорят, вас раненого на корабль привезли, все старались не шуметь, тише ходить и даже громко разговаривать никому не позволяли. Вас ваши матросы и офицеры любят гораздо больше, чем адмирала Макарова на эскадре…

— Куда ж мне с адмиралом тягаться, Василий Васильевич! Только он высоко и далеко, и его любят как далёкого небожителя, а я тут рядышком из одного котла уже больше года. И не придираюсь без причины, не деру три шкуры, у нас даже "под ружьём" наверно уже год никто не стоял, не говоря про телесные наказания и зуботычины. Служба и так тяжёлая и если офицеры её сами выбрали, то матросов забирают не спрашивая, поэтому им и служить труднее, а я стараюсь сделать эту службу если не легче, то осмысленнее. Вы ведь знаете наверно, что за каждое дело нужно стараться вознаградить и поощрить. А я к тому считаю, что главное поощрение, которое существует, это моральное, мне кажется, что никакими деньгами не измерить удовлетворение от своей нужности, полезности и видимых результатов своего труда. Вот и получается, что мои матросы не просто служат или лямку тянут, а осознают пользу Отечеству, которую ощутимо приносят, а это очень много, поверьте! А медали и ордена, которыми Россия их отметила только овеществлённые символы признания качества их труда, ведь ратный – это тоже труд.

— Вот вы куда увели из разговора про раненых…

— А что раненые? Это доктора нашего епархия! Я тут только бекать, да мекать буду, а он вам такую латынь скажет, что уважение само вылезет!

— Но вы же не будете отрицать, что у вас на корабле ни одного смертельного случая, кроме случайности от своего снаряда?

— Василий Васильевич, вы хотите у меня получить формулу за которую пушкинский Герман душу продал?

— А при чём тут "Пиковая дама"?! Помилуйте, Николай Оттович!

— Связь самая прямая! Вы затронули вопрос везения и удачи. Да, нам везёт, но до каких пор и почему это есть неведомые эмпиреи, в которые я бы предпочёл не лезть, ибо суеверен и боюсь такую эфемерную субстанцию отпугнуть, которая не знаю почему нас посещает и совершенно не известно как её удержать… А про не было смертей – были, Василий Васильевич, ещё на переходе без всякой войны у нас погиб молодой матрос, когда мы с пиратами столкнулись, так что все мы под Богом ходим!

— Так всё-таки влияет ваше посещение на раненых или нет?

— Василий Васильевич, ну ей же Богу! Это не у меня спрашивать нужно! Это со стороны лучше видно должно быть…

— Вот я и спросил графа, он и говорит, что как вы подошли вчера, так у него и бок болеть перестал!

— Василий Васильевич, а может это из ряда какого-нибудь самогипноза?! Сейчас это модно. Матросы верят, что с моим приходом станет легче, вот и становится… Я вот хотел бы узнать, Иннокентий Сергеевич, как же это вас угораздило, я же велел вам на палубу носа не казать!

— Николай Оттович, я как вы велели и ушёл в каюту. Только там душно было, и я иллюминатор открыл, наверно в него осколок и залетел, я как раз из-за стола вставал, — м-м-да, и как тут на орден представление сочинять? Хорошо, что хоть не при посещении гальюна. Но всё равно придётся чего-нибудь придумать.

— А теперь, Иннокентий Сергеевич, мне ваша любящая матушка в столице вендетту не объявит?!

— Нет! Нет, что вы! Она вспыльчивая и эмоциональная, это не отнимешь, но очень разумная, я ей всё напишу и объясню, не сомневайтесь! Да, я вам даже благодарен, не поверите! Это же кому ещё так везло в бою на легендарном "Новике" побывать! Вот господин художник не даст соврать…