Святая Иоанна - [4]

Равным образом и Жанну надо расценивать как нормальную, здравомыслящую женщину, невзирая на ее голоса, ибо они ни разу не подали ей совета, который не мог бы быть подсказан ей природным здравым смыслом, — точно так, как идея тяготения была подсказана Ньютону. Все мы теперь уже понимаем, особенно после того как недавняя война затянула стольких женщин в свой водоворот, что в походной жизни, какую вела Жанна, невозможно было оставаться в юбке. И не только потому, что Жанна делала мужское дело, но потому, что из соображений морали следовало исключить секс из отношений между Жанной и ее товарищами по оружию. Она и сама именно так объяснила свой выбор одежды, когда ее потребовали к ответу. И то, что необходимость этой абсолютно разумной меры пришла ей в голову прежде всего в виде веления Господа Бога, переданного через святую Екатерину, вовсе не говорит о ее безумии. Разумность веления лишь доказывает ее необычайное здравомыслие, форма же говорит о том, что ее театрализованное воображение играло шутки с ее органами чувств. Политика ее была тоже вполне здравой: никто не будет оспаривать, что освобождение Орлеана и последующая коронация дофина в Реймсе могут считаться мастерским военным и политическим ходом, который спас Францию, ибо стал сильным контрударом по ходившим тогда слухам о незаконнорожденности Карла и сомнениям в его праве на титул. Такой ход мог родиться в голове Наполеона или любого другого гения, заведомо гарантированного от галлюцинаций. Жанне он пришел в голову в виде веления Наставников (так она называла святых из своих видений). Но каким бы путем ни приходили ей в голову идеи, она все равно была талантливым вождем.

Жажда прогресса

Каков же современный взгляд на голоса и видения Жанны и веления Бога? Девятнадцатый век решил, что это галлюцинации, но поскольку она была девушка миленькая, а обошлись с ней безобразно, поскольку в конце концов ее предала смерти свора средневековых суеверных попов, которых натравливал продажный политикан епископ, то ее следует признать невинной жертвой своих галлюцинаций. Двадцатому веку такое толкование кажется слишком расплывчато-банальным, ему требуется что-то более мистическое. По-моему, двадцатый век прав, и объяснение, сводящееся к тому, что Жанна была умственно недоразвита (тогда как на самом деле она была умственно переразвита), не проходит. Я не могу поверить (а если бы, как Жанна, и поверил, не могу ожидать того же от всех моих читателей), будто бы три доступных зрению, добротно одетых персоны по имени святая Екатерина, святая Маргарита и святой Михаил спустились с небес и по поручению Господа Бога дали Жанне некие указания. Не то чтобы такое верование более неправдоподобно или фантастично, чем иные новейшие верования, с которыми мы все легко миримся, но только на веру существуют моды и семейные традиций, а коль скоро мода, которой я следую, викторианская, а семейная традиция — протестантская, я никоим образом не могу всерьез относиться к тем формам, которые приняли видения Жанны.

Но все же действуют некие силы, которые направляют нас к целям более высоким, чем просто сохранение здоровья, преуспеяния, респектабельности, покоя и благополучия, присущих среднему жизненному положению и составляющих благоразумный идеал добропорядочного буржуа; доказательством действия таких сил может служить то, что люди в своем стремлении к познанию и социальным преобразованиям (в результате которых лучше им ни на йоту не станет и, наоборот, часто бывает во сто крат хуже) готовы терпеть нищету, позор, изгнание, заточение, неслыханные лишения и смерть. Даже эгоистическое стремление к личной власти не может подвигнуть людей на усилия и жертвы, на какие охотно идут иные ради того, чтобы увеличить людскую власть над Природой, хотя это, быть может, никак не затронет жизни самого искателя знания. Эта жажда знания и власти ничуть не более загадочна, чем потребность в пище: и то, и другое лишь реально существенный факт, не более. Разница только в том, что пища — жизненная необходимость, и потому потребность в ней носит личный характер, тогда как жажда знания означает жажду прогресса и поэтому носит внеличный характер.

Разнообразные способы, какими наше воображение театрализует соприкосновение с внеличными силами, — это проблема для психолога, а не для историка. Однако и историк должен понимать, что духовидцы вовсе не обманщики и не сумасшедшие. Одно дело сказать, что фигура, в которой Жанна признала святую Екатерину, в действительности не святая Екатерина, а образец того, как воображение Жанны театрализовало влияние на нее движущей силы, обусловливающей прогресс, которую я только что назвал жаждой прогресса. Но совсем другое дело — отнести ее видения к тому же типу, что и две луны, пляшущие перед пьяным на небе, или брокенские привидения, эхо и тому подобные явления; нет, советы святой Екатерины были слишком для этого убедительны, и самый простодушный французский крестьянин, верящий в то, что небесные посланцы являются избранным смертным, кажется ближе к научной истине относительно Жанны, чем историки и эссеисты рационалистического и материалистического толка, которые считают своим долгом объявить сумасшедшей или обманщицей девицу, которая видит и слышит святых. Если Жанна была безумна, то безумен и весь христианский мир, ибо люди, свято верующие в реальность Божественных персонажей, ничуть не менее безумны, чем те, кто воображает, будто видит их. Лютер, запустивший чернильницей в дьявола, был нисколько не безумнее любого другого монаха-августинца, — просто воображение у него было поярче, да еще, может быть, он ел и спал поменьше, вот и все.