Святая Инквизиция - [47]

Но — пусть. Это твой выбор и твоя жизнь. И это твое дело ввязываться в опасную игру или нет, Ольга. Я же могу только создать эти краски, хотя и понимаю, что они нужны тебе не для ответа на издевательства Кет. Ведь ты когда-то говорила, что никогда не нарисуешь ее портрет. Даже в карикатуре. Даже если тебе нож к горлу приставят!

Так что… ты — врешь. Почему — не знаю. Но догадываюсь.

Инквизиция.

Иначе и быть не может. Как бы ты не скрывала свою неприязнь к ней, но шила в мешке не утаишь! И тем, кто действительно интересуется тобой и знает тебя — все известно. Потому что ты позволяешь им увидеть себя настоящую. Вернее, часть ее… Но этого достаточно.

Мне. Пчелке. Кошмару Илларионовичу.

Они же покрывают и защищают тебя, Ольга! А ты совсем этого не замечаешь… Ведь не просто же так Пчелка позволила тебе сидеть в подсобке почти всю пару! Хотя любого другого ожидала бы встреча с деканом и указ об отчислении.

Первым быть тяжело. Я знаю это не понаслышке. Ведь тогда оступиться права нет. Даже шанса. Потому что ошибку, даже самую малюсенькую, тебя не никогда не забудут. И вспоминать о ней будут при каждом удачном случае.

Но ты пока не оступалась. И это твой козырь. Это то, что позволяет тебе оставаться на плаву.

Потому что Радковский тебя ненавидит! Лютой ненавистью… Ведь ты превзошла его дочь! Но не показывает этого… Себе дороже. У тебя ведь действительно — талант! И его не скрыть, даже если задвинуть твои картины в самый угол!

Инквизитор же заметил их… И тебя.

Хотя было сделано все, чтобы та выставка прошла так, чтобы тебя никто не заметил! Но… не вышло. И тебе дарованы орден и заказ.

Тебе, а не Кет!

Впрочем, ты это заслуживаешь…

Потому что — другая. Не такая, как мы. Хотя считаешь иначе…

В тебе осталась вера в Бога. Настоящая и искренняя! Та, о которой мы даже и не знаем. Которой для нас не существует. Как и Бога. И Рая. И Ада. Потому что тот мир, в котором мы живем и есть Ад. А Рай… Что ж, он давно уничтожен. Нами же. Нашими руками!

А мы… Мы пытаемся искупить свои грехи за твой счет. Даже я. Ведь на моих руках кровь невинных… Как и на руках всех моих сокурсников. Мы же не в игры тут играем, а оружие создаем! И испытывают его на людях…

Коверкаем не только их облик, но и душу.

Так что — мы убийцы. Все. Не совсем по своей воле, но все-таки…

Поступили же мы на этот несчастный факультет! И отучились на нем почти пять лет! Значит. Чужая жизнь для нас почти ничего не значит. Есть только мнение Инквизиции и ее заказы. Надо создать какое-то смертельно опасное соединение, яд или газ… Зовут нас. И мы — делаем. Работаем. Создаем.

Убиваем.

Так что… я перед тобой даже немного преклоняюсь, художница наша! Есть за что. Потому как ты никого не убила. За всю свою жизнь. А это — редкость. Нонсенс. Потому что на этой земле убивали все. Когда по приказу, когда из зависти, а когда и ради развлечения…

Поэтому я выполню твою просьбу. Хотя она вполне способна привести тебя к смерти.

Но ты знаешь это. Понимаешь. Но — делаешь. Следуешь принятому тобой решению.

До того момента, пока не наступит твой конец.

* * *

Странная эта художница. Не такая, какой должна была бы быть. Впрочем, что я знаю об этих фантазерах? Кроме того, что они рисуют маслом, пастелью, акварелью и прочим. Что они способны заставлять человеческие сердца замирать и пытаться найти ответ тому, что изображено на когда-то белом полотне. Ведь уже сколько веков люди пытаются узнать чему так загадочно улыбается Моно Лиза! И не могут…

Потому что картины хранят тайны своих создателей на самом виду. Достаточно протянуть руку, чтобы узнать их. Но… люди чаще всего не замечают то, что скрывается у них под самым носом. И я — тоже многого не вижу. Потому что не могу!

Хотя музеи и выставки посещать просто обожаю! Но это не всегда получается…

А тут перед тобой творит картину художник… Естественно, что я стала наблюдать за этим священнодействием. Тем более, что Инквизитор не против… Во всяком случае он и сам иногда составляет компанию этой Ольге, поясняя то, что он хотел бы видеть на этой картине или выслушивая идеи своей собеседницы.

Сейчас, правда, на холсте нет ничего. Кроме каких-то непонятных штрихов, нарисованных остро заточенным карандашом. Из них и не понять ничего!

А набросков, между тем, тьма! Они лежат на полу и столах в таком потрясающе-живописном беспорядке, что даже весело становится…

Жаль, что мне придется убить ее…

Но отпустить ее я никак не могу! Не в моих правилах выпускать из собственных рук намеченную жертву. Тем более, такую необходимую…

— Опять следишь за ней, Лилит?

Я? Нет, ты ошибаешься, Полоз! Скорее — изучаю…

— Наблюдаю. Когда еще выпадет такой шанс?

— Верно. Когда…

Нас не заметить, если смотреть находясь в этой зале. Это просто невозможно! Если ты не такой, как мы… Если ты не чудовище. Но Ольга вдруг напрягается и прерывает разговор с нашим Господином. На долю секунды…

— Она нас заметила.

— Внимательная девочка. Даже чересчур. Это… опасно.

— Согласна. Скажи, а ты что-нибудь узнал об этом… художнике, который вывесил во дворе галереи Искусств свою новую картину? Ту, с единорогом?

Почему-то мертвым. Да и картина, в противовес всем остальным, прошлым, не говорила о вере или надежде, а лишь о боли… Об убитом чуде и волшебстве. О том, что забыто нами.